"САМОУБИЙСТВО" - книга Э. Дюркгейма (см.), увидевшая свет в 1897. Опровергая исключительно психологические трактовки С., Дюркгейм социологически исследовал этот феномен. При анализе С. становится преобладающим понятие аномии (см.) - отсутствия или дезинтеграции норм, правил. Кроме того, Дюркгейм обращает внимание при анализе С. на такие феномены, как экономический кризис, плохое приспособление трудящихся к условиям работы, необузданность требований индивидов по отношению к коллективу. Все эти феномены - социальная патология, подталкивающая индивидов к добровольному уходу из жизни. По определению Дюркгейма, "самоубийством называется каждый смертный случай, который непосредственно или опосредованно является результатом положительного или отрицательного поступка, совершенного самим пострадавшим, если этот последний знал об ожидавших его результатах".

>Положительное действие в таком случае: выстрелить себе в висок из пистолета. Отрицательный поступок: не покидать горящего дома или отказываться от какой бы то ни было пищи до наступления смерти. Голодовка, приводящая к смерти, есть пример С.

Дюркгейм считал, что необходимо отличать С. как индивидуальный феномен (такой-то человек при таких-то обстоятельствах покончил с собой) от уровня С. как социального феномена, который и должен изучить и объяснить социолог. С теоретической точки зрения самое важное здесь - определить зависимость между индивидуальным (С.) и общественным (уровень С. в обществе) феноменом.

Определив суть явления С., Дюркгейм отбрасывает разного рода психические объяснения, когда врачи или психологи при исследовании индивидуальных С. детерминировали их психологическими или психопатологическими факторами. Он, конечно, признает наличие психологической предрасположенности к С., которую можно объяснить с точки зрения психологии или психопатологии, но основной фактор, предопределяющий С., носит, по его мнению, не психологический, а социальный характер.

Дюркгейм выделял три типа С.: 1) эгоистическое, 2) альтруистическое, 3) аномическое.

1) Эгоистическое С. рассматривается посредством корреляции между показателями С. и социальными рамками - интеграторами, в частности религией и семьей, причем последняя рассматривается в двух аспектах: брак и дети. Попытки С. варьируются в зависимости: 1) от возраста, т.е., как правило, растут вместе с ним; 2) от пола: у мужчин показатель выше, чем у женщин; 3) от религии: у протестантов чаще, чем у католиков; 4) от семейного положения: для замужних женщин, не имеющих детей, характерно возрастание числа С. Таким образом, от решимости совершить С. человека защищает не столько сам брак, сколько семья и дети. Притом женщина без детей страдает больше от фрустрации. Этот тип С. обозначается Дюркгеймом термином "эгоизм": мужчины или женщины более склонны к покушению на собственную жизнь, когда они думают только о самих себе, не интегрированы в общественную группу, когда двигающие их желания не соотнесены с групповой оценкой этих желаний и со значением долга, налагаемого близкой и прочной окружающей средой.

2) Альтруистическое С. - акт, совершаемый вследствие бескорыстной готовности жертвовать собой для других или ради возвышенной идеи, служения долгу. В архаичном обществе: вдова у индейцев готова взойти на костер, где должно быть сожжено тело ее мужа. Здесь С. происходит не от избытка индивидуализма, а наоборот, вследствие полного растворения индивида в группе.

В современном обществе: командир корабля, не желая пережить его гибель, из альтруизма кончает жизнь С. Он жертвует собой во имя интериоризированного социального императива, сознательно подавляя в себе инстинкт самосохранения.

3) Аномическое С. - специфический тип добровольного ухода из жизни, приобретающий широкое распространение в те периоды развития общества, когда происходит массовое нарушение наиболее значимых для общества и индивида норм, правил поведения ("аномия", по терминологии Дюркгейма). Оно выявляется с помощью статистической корреляции между частотой С. и фазами экономического цикла. Статистика обнаруживает тенденцию роста числа С. в периоды экономических кризисов и, кроме того (что самое интересное и неожиданное), в периоды высшего благополучия. Интересен и другой феномен: во время значительных политических событий обнаруживается тенденция к сокращению частоты С.: в годы войны число С. уменьшается. Аномические С. относятся не только к тем, число которых возрастает во время экономических кризисов, но и к тем, частота которых соразмерна числу разводов.

Итак: С., в понимании Дюркгейма, - это индивидуальный феномен, причины которого социальны. Первопричиной их служат не отдельые индивиды (хотя некоторые из них имеют определенную предрасположенность к этому), а социальные силы, изменяющиеся от общества к обществу, от группы к группе, от религии к религии. Дюркгейм утверждал, что рост С. в современном обществе - это патология, что сегодняшний уровень С. обнаруживает некоторые патологические черты современного общества. Наибольшее внимание он уделял аномическим С., число которых резко возрастает во время экономических кризисов, во всех тех случаях, когда имеет место усиление конкурентной деятельности, расширение обмена и обострение соперничества.

Сократить С., - считал

Дюркгейм, - не в силах ни семья, ни государство, ни религия. Единственная группа, которая может способствовать вовлечению индивидов в коллектив и их интеграцию - это профессиональная группа, или корпорация. Сплачивая нанимателей и нанимающихся, корпорация стоит достаточно близко к индивидам, чтобы быть школой дисциплины и солидарности, пользоваться престижем и властью. Отдельный человек - это человек желаний, а поэтому первейшая обязанность и потребность морали и общества - дисциплина. Человека нужно дисциплинировать с помощью высшей авторитетной и приятной силы, т.е. достойной любви. Такой силой, которая одновременно, но неотвратимо внедряется в жизнедеятельность индивидов и одновременно притягивает их к себе, объединяет их, может быть только само общество.

Е.М. Бабосов

СЮЖЕТ — способ организации классически понятого произведения, моделируемая в котором событийность выстраивается линейно, т.е. разворачивается из прошлого через настоящее в будущее (при возможных ретроспективах) и характеризуется наличием имманентной логики, находящей свое выражение в так называемом "развитии С.". В этом отношении линейный С. может быть понят как способ игнорирования (посредством нормативной единственности "авторского голоса" всех иных "альтернативных голосов" (Дж.А.Хьюджес). В отличие от классической традиции, в современном литературном искусстве произведение уступает место конструкции (см.

Конструкция), гештальтно-организационные характеристики которой принципиально отличаются от традиционных и не предполагают сюжетности, что соответствует общей постмодернистской установке на отказ от идеи имманентности смысла тексту, объекту и миру в целом (см.

Логоцентризм, Постметафизическое мышление). Уже у предшествующих постмодернизму авторов обнаруживает себя интенция трактовки текстовой семантики в качестве принципиально нелинейной: "сопоставление множества различных обликов, которые приобретает одно и то же произведение при многократном его чтении тем же самым читателем, а особенно обнаружение того факта, что разные люди разных эпох и даже одной эпохи, по-разному формируют видовой слой одного и того же произведения, приводит нас к мысли, что причина этого кроется не только в разнообразии способностей и вкусов читателей и условий, при которых совершается чтение, но, кроме того, и в определенной специфике самого произведения" (Ингарден). С точки зрения своих гештальтно-организационных характеристик конструкция в постмодернистском ее понимании трактуется как ризоморфная (см. Ризома), т.е. процессуально реализующаяся посредством перманентной версификации смысла.

Важнейшим источником постмодернистского отказа от фигуры С. выступает осмысление Борхесом пространства событийности как "сада расходящихся тропок": "скажем, Фан владеет тайной; к нему стучится неизвестный; Фан решает его убить.

Есть, видимо, несколько вероятных исходов: Фан может убить незваного гостя; гость может убить Фана; оба могут уцелеть; оба могут погибнуть, и так далее. Так вот, в книге Цюй Пэна реализуются все эти исходы, и каждый из них дает начало новым развилкам"...Вечно разветвляясь, время идет к неисчислимым вариантам будущего /выделено мною — М.М./. Таким образом, если классический текст, по оценке Р.Барта, фундирован своего рода "принципом необратимости", согласно которому линейное построение повествования (т.е. сюжетный "код загадки", ведущий фабулу "от вопроса к ответу") задает фундаментальную и неизбежную "необратимость рассказа" (Р.Барт), то постмодернистское видение текста фундировано признанием принципиально нелинейного его характера: согласно Д

.Лоджу, атрибутивной характеристикой постмодернистских текстов является их способность вызывать у читателя чувство "неуверенности" в отношении развития повествования (см. Нарратив). В текстологической концепции постмодернизма моделируется бифуркационный по своей природе механизм смыслообразования.

Так, Р.Барт, двигаясь в парадигме понимания смысла как результата означивания текста в процессе чтения, полагает, что "важно показать отправные точки смыслообразования, а не его окончательные результаты".

Эти "отправные точки", по Р.Барту, выступают своего рода "пунктами двусмысленности" или "двузначностями" текста, — "текст ...соткан из двузначных слов, которые каждое из действующих лиц понимает односторонне..; однако есть и некто, слышащий каждое слово во всей его двойственности, слышащий как бы даже глухоту действующих лиц...; этот "некто" — читатель".

В системе отсчета последнего, слышащего всю полифонию вариативных смыслов, задается такой контекст восприятия, когда, "строго говоря, у смысла может быть только противоположный смысл, то есть не отсутствие смысла, а именно обратный смысл" (Р.Барт). — Полифония субъективно воспринимается как какофония, пока в ней не вычленена отдельная (одна из многих возможных) версий прочтения: "в каждой узловой точке повествовательной синтагмы герою (или читателю, это не важно) говорится: если ты поступишь так-то, если ты выберешь такую-то из возможностей, то вот это с тобой случится (подсказки эти хотя и сообщаются читателю, тем не менее не теряют своей действенности)" (Р.Барт).

>По оценке Р.Барта, процессуальность данного выбора разворачивается в режиме, который может быть оценен как аналогичный автокаталитическому: достаточно избрать ту или иную подсказку, как конституируемый этим актом смысловой вектор прочтения текста оказывается уже необратимым, — таким образом, для того "чтобы произвести смысл, человеку оказывается достаточно осуществить выбор".

Однако эта ситуация выбора оборачивается далеко не тривиальной при учете кодовой (семиотической) гетерогенности текста. Согласно Р.Барту, текст, реализующий себя одновременно во множестве различных культурных кодов, принципиально нестабилен, что каждая фраза может относиться к любому коду. Иначе говоря, исходным состоянием текста выступают потенциально возможные различные порядки (упорядочивания текста в конкретных кодах), избираемые из беспорядка всех всевозможных кодов.

Для текста, таким образом, характерна неконстантная ризоморфная или, по Р.Барту, "плавающая микроструктура", фактически представляющая собой этап процессуальной "структурации", итогом которой является "не логический предмет, а ожидание и разрешение ожидания" (см. Текстовой анализ).

>Это "ожидание" (или "напряженность текста") порождается тем обстоятельством, что "одна и та же фраза очень часто отсылает к двум одновременно действующим кодам, притом невозможно решить, какой из них "истинный". Отсутствие избранного ("истинного" или "правильного") кода делает различные типы кодирования текста равно- и не-совозможными, моделируя для читателя ситуацию "неразрешимого выбора между кодами". Таким образом, "необходимое свойство рассказа, который достиг уровня текста, состоит в том, что он обрекает нас на неразрешимый выбор между кодами" (Р.Барт). — Ключевой "метафорой" текста служит не линейная причинная цепочка, но — "сеть" (Р

.Барт). Идея ветвления процесса смыслогенеза находит свое развитие в концепции "логики смысла" Делеза (см. "Слова-бумажники"). Рефлексивно осмысленное постмодернизмом видение текста как принципиально плюрального и потенциально несущего в себе возможность ветвления событийности и соответствующего ей смысла характерно для современной культурыкак в ее литературной (идея лабиринта в основе романа Эко "Имя розы"), так и кинематографической (фабульно двоящийся С. фильма П.Хьюветта "Осторожно! Двери закрываются", построенный на идее бифуркационной точки, Великобритания, 1998) версиях.

В целом, фигура ветвления обретает в постмодернизме фундаментальный статус ("сеть" и "ветвящиеся расширения" ризомы у Делеза и Гваттари, "решетка" и "перекрестки бесконечности" у Фу ко, смысловые перекрестки "выбора" у Р.Барта, "перекресток", "хиазм" и "развилка" у Дерриды, "лабиринт" у Эко и Делеза и т.п.). Так, согласно позиции Дерриды, "все про ходит через... хиазм, все письмо им охвачено — практика.

Форма хиазма, этого X, очень меня интересует, не как символ неведомого, но потому что тут имеет место ... род вилки, развилки (это серия, перекресток, carrefour от лат. quadrifurcum — двойная развилка, grille — решетка, claie — плетенка, cle — ключ)". Данная установка постмодернизма находит свое выражение также в фигуре "хоры", которая "бросает вызов ...непротиворечивой логике" и задает не подчиненную линейным закономерностям "пара" или "металогику", — своего рода "развращенное рассуждение (logismo nolho)" (Деррида), на основе которого не возможны ни "логика разворачивания" С., ни прогноз относительно нее (см. Хора). Нелинейное разворачивание событийности моделируется Фуко в контексте анализа такого феномена, как безумие. Так, динамика безумия трактуется Фуко как реализующаяся посредством "амбивалентности" (в этом контексте "logismo nolho" у Дерриды может быть сопоставлен с "амбивалентной логикой безумия" у Фуко): "безумец ...всецело во власти реки с тысячью ее рукавов, моря с тысячью его путей... Он накрепко прикован к открытому во все концы света перекрестку /подчеркнуто мною — M.M./.

Он — Пассажир (Passager в высшем смысле слова, иными словами, узник перехода (passage)". Выбор пути на "перекрестке бесконечности" трактуется Фуко в качестве "великой переменчивости, неподначаленной ничему" (см. Неодетерминизм).

В номадологическом проекте постмодернизма, в рамках которого фиксируется феномен "расхождения" серий сингулярностей: "точки расхождения серий" (Делез, Гваттари) или "двусмысленные знаки" (Делез), дающие начало процедурам ветвления.

Так, по Делезу, "есть условия, необходимым образом включающие в себя "двусмысленные знаки" или случайные точки, то есть своеобразные распределения сингулярностей, соответствующие отдельным случаям различных решений, например, уравнение конических сечений выражают одно и то же Событие, которое его двусмысленный знак подразделяет на разнообразные события — круг, эллипс, гиперболу, параболу, прямую линию".

Важнейшим следствием постмодернистского осмысления феномена ветвления выступает формирование сугубо плюралистической модели исследуемой реальности, принимающей "различные формы, начиная от ее поверхностного ветвящегося расширения и до ее конкретного воплощения" (Делез, Гваттари). В контексте анализа этого ветвления номадологией дается новое толкование проблемы модальности: расхождение смысловых серий в узловой точке ветвления потенциальных траекторий задает возможность эволюции различных миров — равновозможных, но исключающих друг друга версий мировой динамики: "там, где серии расходятся, начинается иной мир, не-совозможный с первым". Согласно Делезу, при линейном варианте эволюции роль случайности ограничена со стороны зон действия линейно понятого детерминизма: "в знакомых нам играх случай фиксируется в определенных точках: точках, где независимые каузальные серии встречаются друг с другом — например, вращение рукоятки и бег шарика.

>Как только встреча произошла, смешавшиеся серии следуют единым путем, они защищены от каких-либо новых влияний". В противоположность этому, в нелинейных динамиках дело обстоит гораздо сложнее. Речь идет о том, чтобы не только учитывать случайное разветвление, но "разветвлять случай" (см. Нелинейных динамик теория).

Для иллюстрации этой презумпции Делез использует слова Борхеса: "число жеребьевок бесконечно. Ни одно решение не является окончательным, все они разветвляются, порождая другие /подчеркнуто мною — М.М./. Таким образом, не только постмодернистская текстология осуществляет последовательную деконструкцию понятия "С.", но и, в целом, парадигмальные установки постмодернистской философии позволяют говорить о присущем ей нелинейном, т.е. принципиально "несюжетном" и "внесюжетном" видении мира. (См. также Лабиринт, Ризома, Нелинейных динамик теория.)

М.А. Можейко, В.А. Можейко

СЫРКИН Моисей Юльевич (1900—1942) — российский математик, психолог, специалист в области тестологии. Окончил математический фак-т ун-та в г. Льеже (Бельгия).

Руководил отделом профотбора (1924—1934) во Всеукраинском Институте труда в Харькове. Избирался председателем правления Всеукраинского отделения Всесоюзного Общества психотехники и прикладной психофизиологии (1930), чл. президиума Международной психотехнической ассоциации на 6-й Международной психотехнической конференции (Барселона, 1930). Сфера научных исследований С. — проблема одаренности, способностей и их измерения, технология индивидуальных и групповых обследований, упражняемость психических функций, профессиография, профориентация и профконсультация молодежи. Разрабатывая проблемы тестологии, С. признавал, что в результатах психологических тестов проявляется слитное влияние природных свойств и среды, интегрированное в понятии "жизненный опыт испытуемого". Обосновал критерии пригодности тестов в психотехнике: репрезентативность, точность и др. ("Критерии оценки методов психотехнических испытаний, в частности групповых тестов" // Тез. докл. Первая Всесоюзная конференция по психофизиологии труда и профподбору, М., 1927). Под руководством С. был разработан "проект учебного движения", в рамках которого интеллектуальная одаренность рассматривалась как высокая степень обучаемости школьников, предпосылка успешного обучения в вузе и дальнейшей эффективной деятельности в сфере интеллектуального труда. Предусматривалось обучение одаренных детей (из семей неграмотных родителей и выходцев из провинции) в интернатах по усложненным программам, т. е. подготовка интеллектуальной элиты из детей трудящихся. При продвижении рабочих и специалистов на более сложные и ответственные посты, включая административные должности, С. предлагал опираться на специально организованную и имеющую комплексный характер аттестацию специалиста, а не ограничиваться тестовыми обследованиями. Однако проект не был одобрен Народным Комиссариатом Просвещения. Идеи С. были опубликованы в виде серии тезисов докладов на Первой Всесоюзной конференции по психофизиологии труда и профподбору, М., 1927; и статье: "Измерение интеллекта (Труды ВУИТ, в соавт., б/г.

О.Г. Носкова

СЧАСТЬЕ — субъективно переживаемое состояние единства сущности и существования личности, воспринимаемое в индивидуальной системе отсчета как аксиологически-эмоциональный позитивный максимум. В классической философии С. трактовалось, как правило, в этическом своем аспекте (потенциальное С. как результат достойной жизни и исполнения нравственного долга), задавая традицию эвдемонизма, и в аспекте психологическом (актуальное С. как состояние). В неклассической философии 20 в. феномен С. артикулируется, прежде всего, в экзистенциальном своем аспекте (см. Экзистенциализм). Даже далекие от непосредственно экзистенциалистской традиции авторы 20 в. интерпретируют С. в свете достижения человеком единства сущности и существования, — так, например, Парсонс, анализируя "типовые переменные деятельности", фиксирует в качестве дихотомии соотношение "достигаемого" (т.е. конституируемого в результате ориентации на общезначимые социальные характеристики, обеспечивающие идентификацию субъекта с определенным социальным статусом) и "предопределенного" (т.е. созидаемого в результате ориентации на имманентно личностные характеристики).

Второй важнейшей особенностью философской трактовки С. в культуре 20 в. является ослабление (если не отказ от) классической презумпции, согласно которой С. является в принципе нерефлексируемым феноменом (ср. известная ситуация Мефистофеля у Р.Бернса: "И невдомек ему, что счастье — тут! // Предчувствия счастливых не терзают. // Они конца мучительно не ждут, // Безоблачно не зная о начале... // ... Но сколько бы сдалось, синьор, // Когда б взамен "Остановись, // Мгновение!", Вы бы в договор // Внесли "Мгновение, вернись!"..."). Согласно классическому пониманию С., любая попытка рефлексии над собственным С. как состоянием переводит субъекта в состояние аналитики или сознательно рассудочной социальной адаптации (по оценке М

.Ларошфуко, в этой ситуации "нас мучает не столько жажда счастья, сколько желание прослыть счастливцами"). Такая установка классики была связана с тем, что в контексте социального времени (см. Социальное время) феномен С. трактовался как локализуемый лишь непосредственно в настоящем, но не в будущем (см. Надежда) или прошлом. В отличие от этого, парадигма трактовки С. как экзистенциального феномена органично включает в себя такой его аспект, как С. осознанного (и в силу этого максимально глубокого) переживания единства собственных сущности и существования, что предполагает рафинированный рефлексивно-интроспективный самоанализ. В этом контексте С. трактуется как феномен состоявшейся самореализации личности, что предполагает, с одной стороны, объективацию внутреннего потенциала субъекта (коммуникативного, когнитивного, творческого и т.д., а в идеале — всего спектра возможностей личности), с другой — принятие (признание) этой объективации другими субъектами, которые могут быть представлены как персонально индивидуализированными субъектами, так и абстрактными социальными группами. Феномен Другого оказывается, таким образом, принципиально важным для интерпретации С. в философии 20 в.: именно Другой выступает тем "зеркалом", в амальгаме которого субъект может увидеть себя счастливым, т.е. тем социокультурным механизмом, посредством которого оказывается возможным не только С. как таковое, но и личность вообще (см. Другой, "Воскрешение субъекта").

В контексте ориентации современной философии на лингвистический анализ языковой среды обитания человека (см. Анти-психологизм, Постмодернистская чувствительность) актуальным становится этимологический анализ соответствующих понятию "С." слов в различных языковых традициях. Осмысление феномена С. в опыте носителя той или иной культурной традиции конституирует универсалию культуры "С.", центрирующую собой все семантико-аксиологические аспекты характерных для данной культуры универсалий субъектного ряда (см. Универсалии, Категории культуры), причем этимология соответствующего слова в различных языках фиксирует социокультурные особенности осмысления данного понятия в различных традициях: ср. англ. happiness (от hap — случай, happen — случаться, происходить, hapless — несчастный, злополучный, happening — событие как однокоренное со словом "С.", т.е. в осмыслении феномена С. фиксируется аспект события, случайно выпавшего шанс: С. как то, что случается, исполняется, имеет состояться; русск. "счастье" (от "часть", "участь", т.е. в осмыслении С. фиксируется аспект исполненности судьбы, С. как единство со своей участью (с-часть-е): не пройти мимо нее, своей участи, исполнить, свершить — см. Судьба) ит.п. В современной философии постмодернизма трактовка феномена С. осуществляется в контексте нарратологии, что ведет к его переосмыслению в качестве феномена, имеющего нарративный характер (см. Нарратив).

М.А. Можейко