"СОЦИАЛЬНОЕ НАСТРОЕНИЕ" (Москва, 1996) - монография Ж.Т. Тощенко (см.) и С.В. Харченко, в которой анализируется феномен социального настроения, как целостная форма восприятия людьми их жизни в личном и общественном плане.

Речь идет о способе нового понимания и истолкования сущности и значения доминанты общественного сознания, предвосхищающей действительное, реальное поведение людей. Социальное настроение, по мнению авторов, представляет собой такое явление, которое по силе своего воздействия и степени значимости превосходит другие измерения общественного сознания в смысле его готовности действовать во имя достижения (или отвержения) предпочитаемых (или отрицаемых) социальных и личных целей. Роль социального настроения в детерминации индивидуальной и коллективной форм поведения особенно возрастает на этапе общественных трансформаций, когда эмоции зачастую преобладают над разумом и, соответственно, увеличивается вероятность ситуативных, волевых и даже случайных поступков людей.

Авторы поставили перед собой задачу дать социологическую интерпретацию социального настроения. В соответствии с этой задачей первая часть книги посвящена раскрытию сущности и структуры социального настроения, а также его места среди родственных понятий - общественного сознания, массового сознания, общественного мнения и т.д.

В ходе данной работы выделены сущностные черты анализируемого феномена.

Во-первых, социальное настроение носит результирующий характер, оно вбирает в себя как влияние объективных условий, так и субъективных факторов, образующих некий сплав эмоций, чувств, умонастроений, ценностных ориентаций и установок, который не является их механической суммой, неким условным объединением: это принципиально новое качество общественного сознания, по которому можно говорить о нем с большей долей достоверности и определенности. Во-вторых, социальное настроение более наглядно "отражает" предшествующий опыт, "переваривает" его, сопоставляя прошлое и уже происходящее в общественной и личной жизни, делая выводы и уроки на будущее.

В-третьих, социальное настроение - это "неотложное", актуализированное, реальное сознание, которое управляет жизнью человека в данный момент времени. В-четвертых - это тот элемент реально функционирующего сознания, который означает практическую готовность к действию и является непосредственным предшественником и даже компонентом поведения. И, наконец, социальное настроение - это еще и фон, который "окрашивает" жизнь людей, показывает с высокой степенью вероятности направленность их поведения и помогает спрогнозировать возможные усиления позитивных и ослабление негативных аспектов общественного сознания.

>Рассуждая о структуре социального настроения, авторы определяют в качестве исходного уровня данного феномена социальное самочувствие. Результирующим показателем этого уровня социального настроения выступает потребность в самосохранении себя как социального существа, члена группы и общества, а также оценка уровня и степени благополучия непосредственной микросреды.

На втором уровне структуры рассматриваются оценка и самооценка социального статуса, социального положения, которые отражают представления людей об их социальных ролях и престижности этих ролей в обществе. Третий структурный элемент социального настроения включает социальные ожидания и социальные притязания, которые проявляют себя в установках, ценностях, убежденности и готовности к действию.

Именно на этом уровне проявляются воля, упорство и осознанное стремление к достижению поставленных целей, жизненные ориентации. Завершающим компонентом описываемой структуры выступает социальная позиция, базу которой составляет мировоззрение как система взглядов на мир, оказывающая существенное влияние на деятельность человека. Таким образом, социальное настроение представляет собой многоплановое, многокомпонентное явление, оказывающее важное, а порой решающее воздействие на общественные процессы.

Вторая часть монографии посвящена различным аспектам классификации социального настроения.

Используя возможность классификации социального настроения по субъекту (носителю), авторы применяют философский подход, акцентирующий внимание на категориях "единичного", "особенного" и "общего".

В соответствии с этим подходом рассматриваются такие субъекты социального настроения, как человек (индивид, личность), социальная группа и общество. Таким образом, социальное настроение анализируется по нескольким направлениям его проявления: 1) как непосредственная реакция индивида на социальную действительность, характеризующая его отношение к социальной практике, условиям жизни и т.д.; 2) как социально-психологическое, эмоционально окрашенное и оценочное состояние группы людей, объединенных едиными социальными целями, интересами и устремлениями; 3) как массовое психосоциальное явление, обладающее способностью "заражать" и объединять людей, подчинять их действия единым целям. При этом подчеркивается, что на переломных этапах истории приоритет принадлежит не столько массовому, сколько групповому, а иногда и индивидуальному социальному настроению, которые в силу своей повышенной активности и динамичности способны задавать тон и социальную окраску всему общественному сознанию.

>Социальное настроение не только выражает общую характеристику жизнеощущения, но и обладает предметной направленностью, связанной с тем или иным видом деятельности, причем в конкретном своем воплощении может превалировать над всеми другими формами своего проявления, подчиняя или освещая их своей бесспорной для личности или группы значимостью при решении общественных и повседневных проблем. Авторы расчленяют общество на экономическую, социальную, политическую и духовную сферы, в рамках которых находят свое конкретное воплощение соответствующие формы деятельности и социального настроения. Наряду с рассмотрением предметной направленности социального настроения оно анализируется и как нерасчлененный общий эмоциональный фон (приподнятое, подавленное настроение и т.д.), а также как четко идентифицированное состояние (скука, печаль тоска, страх, увлеченность, радость, ликование, восторг и т.д.). Данные формы социального настроения переживаются по-разному: как влияющие на все без исключения виды и типы поведения людей либо как временное направленное воздействие на решение отдельных социальных проблем.

Подвижность, изменчивость социального настроения проявляется и в его интенсивности: сильная, умеренная, слабая.

Она может проявляться бурно, на основе самых глубоких эмоций, со стремлением непременно (а нередко - немедленно) реализовать на практике самую высшую степень убежденности в своей правоте.

В другой своей крайности социальное настроение может практически не проявлять себя, полностью или в значительной степени отождествляясь с общественным сознанием, в котором могут отсутствовать доминирующие установки и ориентации, побуждающие к активной деятельности. Анализируя характер социального настроения в российском обществе, авторы, основываясь на результатах ряда социологических исследований, утверждают, что оценки перестройки и рыночных отношений на макро- и микросоциальном уровнях характеризовались в конечном счете (и в 1991 и в 1995) одинаковым пессимизмом.

Заметно выражено разочарование тех респондентов, которые надеялись на быстрое восхождение страны и улучшение своего социального самочувствия. Причины плохой жизни люди все чаще стали усматривать в том, что руководство страны уклоняется от государственного регулирования при распределении доходов (об этом заявили 60% опрошенных). При этом 70% респондентов отметили, что они не получили возможности повысить свой уровень жизни за годы реформ. Неудивительно, что в результате 60% опрошенных склоняются к дорыночному типу экономического поведения, предпочитая гарантированные, стабильные, пусть и невысокие доходы, а четверть опрошенных испытывают чувство безысходности, отмечают отсутствие всяких перспектив в своей жизни.

>Третья часть книги знакомит читателя с особенностями функционирования социального настроения. Авторы анализируют причины и результаты парадоксальности функционирования этого явления на разных этапах общественного развития; рассматривают роль формальной и неформальной информации в регулировании социального настроения; выявляют, на основе конкретных социологических исследований, закономерности пульсации данного феномена.

Отдельная глава посвящена превращенным формам социального настроения, в которых неадекватно отражаются происходящие в обществе процессы. Разрыв между действительностью и реакцией субъектов социального процесса может возникать по нескольким причинам: во-первых, из-за ограниченных возможностей людей познавать, воспринимать и понимать явления окружающего мира во всей их полноте; во-вторых, в связи с глобальным по отношению к индивиду характером некоторых условий (теневая экономика, политический беспредел и т.п.); в-третьих, из-за умышленного искажения сущности и природы общественных процессов, что обычно является результатом воплощения воли, амбиций и корпоративных целей социально-экономических и политических организаций. Именно здесь мы имеем дело с манипуляцией общественным сознанием, его дезориентацией, навязыванием установок и ценностей, которые чужды людям, но в которых заинтересованы определенные общественные (чаще всего - политические) силы.

>Четвертая часть раскрывает специфику социологического подхода к изучению социального настроения.

Эта специфика состоит в том, что социальное настроение представляет собой интегральное образование, обладающее высокой степенью динамики и кумулятивности, возникающих в результате накопления некоторого комплекса разнородных характеристик и показателей социального и социально-психологического состояния индивида, группы или массы людей, трудно сводимых суммарно, но вместе с тем образующих в совокупности устойчивое социальное явление. Учитывая, что социальное настроение состоит из двух внутренне сочлененных компонентов - социального и психологического, - авторы определяют следующие пути его исследования и прогнозирования.

Первый - изучение состояния социального настроения в тесной взаимосвязи с объективными условиями и социальной практикой, в процессе которой реализуются или не реализуются социальные цели, установки и интересы людей. Второй - исследование социально-психологического состояния индивидов, социальных групп, институтов и организаций.

Причем, учитывая диалектику социального и психологического, следует иметь в виду степень их трансформации: элементы социального и социально-психологического состояния могут передаваться, усваиваться или отвергаться на разных уровнях организации общества - от индивида до всех без исключения социальных групп и слоев, от коллектива до страны в целом. Из этой специфики феномена социального настроения вытекают два важных социологических вывода методологического характера. Первый: социальное настроение как интегральная характеристика особого состояния индивида, группы или массы людей не может быть изучено непосредственно только при помощи известных до сих пор методов.

Поэтому его приходится изучать опосредованно - через социальные и психические проявления в отдельных сферах жизнедеятельности субъекта. Второй: признавая социальное настроение целостным компонентом, мы вынуждены изучать его расчлененно, по отдельным составляющим, описывая каждую из них определенной системой показателей, не входящих в какой-то один общий.

>Говоря о социальном настроении и путях его эмпирической интерпретации, авторы обращают внимание на тот факт, что оно все в большей мере становится инструментом общественной саморегуляции, ибо может показывать степень политической и социальной напряженности и, будучи насыщенным информацией о нарастающих тревожных, негативных тенденциях, становится средством их снижения, сокращения или предотвращения. Этот элемент саморегуляции проявляется и в возможностях взаимного представления о настроении разных социальных групп.

В подобной ситуации социальное настроение становится возможным средством согласования интересов различных участников исторического процесса, достижения компромисса и выработки основ рациональной организации общественной жизни. Но это достижение согласия, компромисса не следует понимать как стихийный, абсолютно независимый процесс - эффективность саморегуляции повышается в тех случаях, когда целенаправленно ослабляются или снимаются препятствия, тормозящие развитие данного процесса. Поэтому одним из необходимых условий достижения согласия между социальными группами и становится знание специфики и закономерностей функционирования феномена социального настроения.

Г.Н. Соколова, О.В. Кобяк

"СОЦИАЛЬНАЯ ТРАЕКТОРИЯ РЕФОРМИРУЕМОЙ РОССИИ: Исследования Новосибирской экономико-социологической школы" / Ред. кол.; отв. ред. Т.И. Заславская, З.И. Калугина. Новосибирск: Наука. Сиб. предприятие РАН, 1999. 736 с.

>Монография отражает содержательный и методологический вклад Новосибирской экономико-социологической школы в развитие отечественной социологии, в изучение механизмов, закономерностей и социальных последствий трансформационных процессов в российском обществе 1990-х.

Содержит семь разделов: развитие Новосибирской экономико-социологической школы: формирование новой методологии; концептуальные представления о трансформации российского общества; инновационные процессы в экономике; социально-экономическая стратификация; социально-территориальная структура общества; проблемы воспроизводства человека; информационное обеспечение и методы анализа социологической информации. Монография заключается библиографией (основными изданиями Новосибирской социологической школы) и сведениями об авторах.

В разделе "Концептуальные представления о трансформации российского общества" особого внимания заслуживает глава, посвященная анализу трансформационного процесса, где обосновывается, что основным результатом социальной трансформации общества выступает качественное преобразование типообразующих институтов данного общества (например, приватизация государственной собственности, становление президентской республики и т.п.). Однако само по себе оно представляет лишь внешний показатель социальной трансформации общества.

Внутренним показателем является изменение социально-групповой структуры (в первую очередь, ее классовой и стратификационной проекций). По данным социологического мониторинга ВЦИОМ, модель стратификации российского общества выглядела в 1996 следующим образом: правящая политическая и экономическая элита составляла 0,5%; верхний слой, или суб-элита (предприниматели, директорат, верхнее звено федеральной и региональной бюрократии) - 6,5%; средний слой (мелкие предприниматели, менеджеры, руководители учреждений и др.) - 20%; базовый слой (интеллигенция, полуинтеллигенция, рабочие средней и высокой квалификации, работники торговли и сервиса, крестьяне) - 61%; нижний слой (неквалифицированные работники, работники без профессий, временно безработные) - 7%; социальное дно (люмпен) - 5%. Из этих данных следует, что стратификационная модель России является переходной от пирамидальной к веретенообразной; ее переходность проявляется в том, что большинство россиян составляет не высокоразвитый средний слой, как на Западе, а базовый слой, занятый низкооплачиваемым наемным трудом.

Основные направления стратификационных сдвигов состоят в следующем: социальная структура стала более подвижной, возросло многообразие социальных статусов, однако нисходящая мобильность крупных социальных групп доминирует над восходящей мобильностью, имеющей индивидуальный характер; существенно изменилась значимость компонентов социального статуса - если раньше положение людей определялось уровнем занимаемой должности то теперь их политический вес все больше определяется величиной капитала; усилилась роль профессионально-квалификационного и культурного фактора в формировании высокостатусных групп и ослабла - в социальной дифференциации основной части населения; локализм и замкнутость региональных рынков труда в условиях отсутствия общероссийского рынка и ограниченной территориальной мобильности не только породили застойную безработицу, но и ослабили зависимость доходов работающего населения от факторов, связанных с личными трудовыми усилиями; снизилась и без того невысокая легитимность статусов верхних групп и слоев, восхождение которых связана с теневой и криминальной деятельностью; многократно возросла социальная поляризация групп и слоев, расширились границы нищеты и бедности, ускорилась люмпенизация населения. Первой задачей новой социальной политики становится легитимизация деятельности правящего слоя, а второй - экономическое, правовое и информационное содействие развитию разных форм легитимной социально-инновационной деятельности слоев общества в сфере хозяйственного предпринимательства и преобразований социальной сферы.

Особый интерес вызывает раздел "Инновационные процессы в экономике".

В главе, посвященной становлению субъектов хозяйствования в аграрном секторе России, обосновано, что вектор проводимых аграрных реформ не соответствует сложившейся экономической культуре общества, состоянию общественного сознания, что выражается в противоречии между коллективистским духом значительной части аграрного населения и индивидуальными ценностями, декларируемыми новой экономической политикой. Это противоречие выражается в том, что курс на сплошную фермеризацию страны идет вразрез с доминирующими ориентациями сельского населения на коллективный труд на крупных сельскохозяйственных предприятиях.

Формальное изменение статуса хозяйствующих субъектов АПК не привело к радикальному изменению экономического мышления и формированию рыночных моделей экономического поведения сельского населения.

Формирующееся институциональное пространство деформирует систему ценностей индивида, снижая или сводя к нулю инструментальную ценность труда в общественном секторе аграрного производства, содействует скорее распространению социального иждивенчества, нежели развитию рыночных стандартов поведения, лишая тем самым преобразования в обществе социальной базы.

Институциональная дезорганизация и связанная с ней деформация ролевого поведения основных групп сельского населения, невозможность выполнения ими своих функциональных обязанностей снижают эффективность проводимых преобразований, порождают неуверенность и разочарование сельского населения. Существующие дефекты действующего хозяйственного механизма, тормозя процесс формирования новых субъектов хозяйствования, сдерживают процесс модернизации аграрного сектора.

>В главе того же раздела, посвященной трансформации трудовых отношений в ходе приватизации промышленных предприятий, раскрывается направление и содержание изменений в зависимости от экономической стратегии предприятий, особенностей их приватизации, изменений в организационно-технологической структуре и системе управления предприятиями. Основным стало противостояние высшего эшелона заводского руководства всем остальным работникам, которое проявляется в двух главных оппозициях: высший эшелон - среднее звено и рабочие - руководители всех уровней.

Высшая администрация получила почти неограниченную власть на предприятии, снизился статус главного инженера, повысился - коммерческого директора или директора по экономике.

В складывающейся системе трудовых отношений высшая администрация заняла позицию распорядителя капитала, эксплуатирующего наемную рабочую силу; то, что этот капитал акционерный, принципиально ничего не меняет. Вместе с тем люди, составляющие высший эшелон власти, не осознают себя эксплуататорами и потому не способны на стратегии, которые счел бы вполне естественными "сознательный" капиталист.

Что касается руководителей среднего звена, то они стоят перед жестким выбором: пробиться в высшую лигу либо стать просто менеджером, проводником воли высшей администрации. Положение рабочих на современных промышленных предприятиях радикально изменилось: снизился их уровень жизни, ухудшилось удовлетворение социальных нужд, резко снизился интерес к работе.

Под давлением недостаточного для жизни заработка резко снизились их требования к условиям труда. Главное, что в ситуации продолжающегося спада производства и снижения его значения для экономики предприятия (по сравнению со сбытом и коммерцией) рабочие потеряли свой статус "гегемона" - ключевой группы в социальной структуре предприятия. Сплоченность и единство рабочих на многих предприятиях снизились и сегодня они поставлены перед фактом обретения статуса наемных работников.

Адекватное осознание этого факта обеспечит им адекватные средства борьбы за достойную жизнь. Но такое осознание надо выстрадать и выработать, а до той поры положение рабочих будет, скорее всего, ухудшаться.

Среди прочих субъектов трудовых отношений заметно и неоднозначно изменился статус работников служб заводоуправления, особенно - специалистов инженерных подразделений.

В современных условиях нестабильного производства их высокая квалификация не востребована и не оценивается по достоинству; это оказывает на них угнетающее психологическое воздействие, так как преобладающий тип мотивации у них - профессиональный. В противовес этому заметно вырос статус ряда экономических и особенно коммерческих служб, которые расширяются. Работники практически всех служб заводоуправления (кроме коммерческих) рассматривают структурные преобразования на предприятии чаще всего негативно, видя в них опасность дальнейшего ухудшения своего положения. В своем отношении к приватизации предприятий, акциям и участию в управлении они еще более ортодоксальны, чем рабочие, и не претендуют на статус реальных собственников, совладельцев предприятия.

>В изменившихся социально-экономических условиях новые основания приобрел традиционный конфликт интересов между пожилыми работниками с большим стажем и молодежью. Достаточно благополучная в прошлом социальная группа пожилых работников попала в число наиболее неблагополучных.

Им трудно адаптироваться к новым условиям, требованиям и нормам работы и жизни, им чужды как понятия частной собственности, так и принципы самостоятельного хозяйствования и хозрасчетных отношений; они - первые кандидаты на увольнение. Именно эта группа в первую очередь оказалась беззащитной перед администрацией, когда на предприятиях ликвидированы парткомы, а традиционные профсоюзы находятся в кризисе.

Самостоятельным субъектом трудовых отношений эта группа не явится, а ее сопротивление рыночным нововведениям может тормозить адаптацию некоторых предприятий к новым экономическим условиям. Изменения в положении молодежи неоднозначны; ухудшились условия для их обучения и повышения квалификации, они лишились собственной организации (комсомола), они утратили интерес к работе в промышленности.

Вместе с тем молодые работники, чья квалификация определяется не столько опытом, сколько образованием (программисты, наладчики сложного оборудования), повысили свой статус на предприятиях. И наконец, совершенно иная ситуация среди управленцев высшего и среднего звена - здесь делается сознательная ставка на обновление и омоложение кадров (особенно в экономических и коммерческих службах).

Итак, трудовые отношения в России заметно меняются, однако процесс этих изменений далеко не гладкий, а их темпы не так высоки, как ожидалось. Причин такого развития событий несколько, но главная из них состоит в том, что в экономике России продолжают пока преобладать дезинтеграционные процессы и все основные субъекты социально-трудового партнерства (работники, работодатели и государство) слабы, плохо консолидированы и не считают установление партнерских отношений друг с другом самой значимой для себя ценностью.

В целом, данная коллективная монография охватывает теоретическими и эмпирическими исследованиями практически все основные направления реформирования России.

Мы выделили лишь некоторые из них, наиболее, как нам кажется, значимые для изучения трансформационных процессов в Республике Беларусь. Главное, на что хотелось бы обратить внимание, это - пути и способы разработки новых социологических концепций для объяснения трансформационных процессов коллективом ученых Новосибирской экономико-социологической школы, основные достижения которой представлены в монографии "С.Т.Р.Р.".

Г.Н. Соколова

"СМЫСЛ И НАЗНАЧЕНИЕ ИСТОРИИ" ("Vom Ursprung und Ziel der Geschichte", 1949) — произведение Ясперса. Ясперс выдвигает концепцию всемирно-исторического процесса, ориентированную на обнаружение его единства. Данное единство трактуется не как результат саморазвертывания некоей тотальности по жесткой схеме, но как общий итог смысловых проблем человека.

Ясперс структурирует историю на четыре периода: доисторию, эпоху великих культур древности, "осевое время" и научно-техническую эпоху. Доистория — период овладения огнем ("прометеевская эпоха"), возникновения языков, начала использования орудий, возникновения "формирующего человека насилия над самим собой", образования групп и сообществ, возникновение мифа. В эту эпоху история и историческое сознание в собственном смысле слова отсутствуют, т.к. отсутствуют осознание истории, традиция, документация, осмысление своих корней и происходящих событий. Доисторическое становление человека есть формирование человека как вида, его результат — формирование биологически наследуемых свойств. История как таковая, по Ясперсу, возникает с возникновением в 5—3 тысячелетиях до н.э. высоких культур (шумеро-вавилонская и египетская культуры и эгейский мир; доарийская культура долины

Инда; древний Китай). Непосредственными причинами начала истории Ясперс полагает создание централизованной государственной системы (в целях решения проблем ирригации), открытие письменности (и становление духовной аристократии писцов), возникновение народов, осознающих свое единство, с общим языком, общей культурой и общими мифами, использование лошади. Следующий исторический период — "осевое время" — связан с формированием духовных начал человечества в период 8—2 вв. до н.э. параллельно и независимо у "осевых народов", к которым относятся китайцы, индийцы, иранцы, иудеи и греки.

Именно в этот период формируется современный антропологический тип в духовном, а не биологическом смысле. Прорыв "осевого времени" конституирует, согласно Ясперсу, превращение человека в "свободную личность на основе самосущей экзистенции". Мифологическое сознание разрушается, проблематизируя для человека его существование.

В этот период творят Конфуций, Лао-Цзы, Будда, Заратустра, иудейские пророки, греческие мыслители. "Человек осознает бытие в целом, самого себя и свои границы. Перед ним открывается ужас мира и собственная беспомощность.

Стоя перед пропастью, он ставит радикальные вопросы, требует освобождения и спасения. Осознавая свои границы, он ставит перед собой высшие цели, познает абсолютность в глубинах самосознания и в ясности трансцендентного". Последствия "осевого времени" были фундаментальны для всего мира, а его окончательное значение, как полагает Ясперс, все еще не проявилось полностью. На этом этапе история становится мировой историей, историей единого человечества, в отличие от локальных историй предшествующего этапа.

Становление научно-технической эпохи Ясперс относит к 17—18 вв. Наука и техника становятся принципиально новым фактором развития человечества. Возникновение науки Ясперс считает "тайной истории", но называет факторы, стимулировавшие ее возникновение. Их основой называется библейская религия, породившая дух стремления к истине, познанию мира и проходящего через сомнение борения за свои идеалы и принципы.

Однако утрата глубинных смысложизненных ориентиров привела к негативным последствиям научно-технического прогресса, к омассовлению, к нивелированию личности. Тем самым утрачивается связь человека с историей, с вершинами человеческого духа. Человек попадает под власть науки и техники, утрачивает контроль над ними ("демонизм техники"). Ситуация современного мира характеризуется доминированием масс, распадом традиционных ценностей, нигилистическими тенденциями в смысложизненной сфере.

Корни этой ситуации Ясперс обнаруживает во влиянии Просвещения, Французской революции и философского идеализма. Преодоление негативных социокультурных тенденций связывается философом с принятием в качестве безусловной цели свободы. В современном мире достижению свободы могут способствовать идеи социализма, мирового порядка и веры. Социализм выражает принцип рационального планирования. Мировой порядок связан со становлением комплексного подхода к общим для всего мира проблемам.

>Это не мировая империя, но единство усилий суверенных государств по решению глобальных проблем. Идея мирового порядка неосуществима без наличия веры, дарующей силу, терпимость и одухотворенность в деятельности. Согласно Ясперсу, вера не предполагает унификации верований; общей чертой всех верований в их отношении к мировому порядку может быть только принятие принципов мирового сообщества, в котором каждая вера обретет возможность раскрыться с помощью мирных духовных средств. Ясперс указывает на вероятность продвижения человечества к новой "осевой эпохе", конституирующей единство человечества на основах любви и свободной коммуникации.

М.Н. Мазаник

"СМЕРТЬ БОГА" — фундаментальная метафора постмодернистской философии, фиксирующая в своем содержании парадигматическую установку на отказ от идеи внешней принудительной каузальности, характерной для линейного типа понимания детерминизма (см. Неодетерминизм), и от презумпции логоцентризма (см. Логоцентризм).

Генетически восходит к постулату Ницше "старый Бог умер" и протестантскому модернизму. Однако если в рамках протестантского модернизма фигура "С.Б." выражала идею когнитивной и моральной зрелости субъекта, лишая его универсальной объяснительной формулы, позволяющей маскировать свое незнание ссылкой на высшую инстанцию и конечную причину и заставляя принять моральную ответственность персонально на себя (Д.Бонхеффер), то постмодернистская фигура "С.Б." ориентирована на переосмысление самого феномена причины, переориентацию с понимания ее как внешнего фактора причинения к пониманию ее как имманентного перехода предела. В постмодернистской системе отсчета понятие Бога символизирует собою идею наличия финальной и исчерпывающей внешней детерминанты, и метафора "С.Б.", соответственно, — установку на осмысление имманентности. И если для классики фокусом когнитивных усилий выступал поиск подлинной (ближней, естественной) причины явления, то для постмодернизма — отказ от идеи внешнего причинения, осмысление самораскрытия объекта в подлинном становлении множественного и нового: "мало сказать "Да здравствует множественность!", множественное еще нужно создать"

(Делез, Гваттари). Трансформирующаяся система выступает в этом случае для постмодернизма как альтернативная той, которая подчинена централизованным командам, т.е. фактически анти-кибернетическая (П.Вирилио моделирует понимание Бога именно в таком контексте).

Так, в номадологии (см. Номадология) радикальной критике подвергается такая "несносная черта западного сознания", как интенция переносить чувства или поступки на внешние или трансцендентные объекты вместо того, чтобы оценить их с точки зрения внутренних качеств и ценности самих по себе" (Делез, Гваттари).

Концепция трансгрессии эксплицитно фиксирует факт отсутствия внешнего причинения трансгрессивного перехода посредством метафоры "С.Б.": как пишет Фуко, "убить Бога, чтобы освободить существование от существования, которое его ограничивает, но также чтобы подвести его к тем пределам, которые стирает это беспредельное существование" (см. Трансгрессия). Это означает, что "смерть Бога обращает нас не к ограниченному и позитивному миру, она обращает нас к тому миру, что распускает себя в опыте предела... в акте эксцесса, излишества, злоупотребления, преодолевающих этот предел, переступающих через него, нарушающих его" (Фуко).

Согласно формулировке Р.Барта, классической философией "принимается за аксиому обусловленность произведения действительностью (расой, позднее — Историей), следование произведений друг за другом, принадлежность каждого из них своему автору". Р.Барт фактически фиксирует такие параметры линейного детерминизма, как преемственность, принудительная каузальность и эволюционность процесса: в то время как "произведение отсылает к образу естественно... "развивающегося" организма", текст находится в ином, не эволюционном процессе трансформаций, и ключевой "метафорой" их может служить не линейная причинная цепочка, но — "сеть": "если текст и распространяется, то в результате комбинирования и систематической организации компонентов".

Противопоставляя традиционную ("университетскую") и постмодернистскую ("имманентную") версии отношения к тексту ("критики"), Р.Барт усматривает принципиальное отличие между ними именно в том, что если имманентное прочтение текста не только допускает, но и предполагает плюральное самодвижение смысла, то традиционный "критик исполняет произведение, как палач исполняет приговор". По оценке Р.Барта, истоки линейного характера "университетской критики" коренятся именно в линейном понимании детерминизма: "чем вызвано ... неприятие имманентности..? ..

.Возможно, дело в упорной приверженности к идеологии детерминизма, для которой произведение — "продукт" некоторой "причины", а внешние причины "причиннее всех других". Важнейшим моментом постмодернистской интерпретации детерминизма является, наряду с финальным отказом от идеи внешней причины, и признание фундаментального статуса непредсказуемой случайности, что находит свое выражение в постмодернистской метафоре "игры". Лиотаром осуществляется рефлексивная оценка метафоры "С.Б." в указанном ключе: "вопрос заключается не в том, что представляет собой соперник ("природа"), а в том, в какие игры он играет.

Эйнштейн отвергал мысль о том, что "Бог играет в кости". Тем не менее, именно игра в кости позволяет установить "достаточные" статистические закономерности (в пику старому образу верховного Предопределителя)".

Этот характерный для философии постмодернизма поворот фактически изоморфен повороту, осуществленному современной синергетикой: как пишет "для большинства основателей классической науки (и даже Эйнштейна) наука была попыткой выйти за рамки мира наблюдаемого, достичь вневременного мира высшей рациональности — мира Спинозы. Но, может быть, существует более тонкая форма реальности, схватывающая законы и игры, время и вечность" (Пригожин).

В метафорической системе постмодернизма установка на отказ от идеи внешней каузальности находит свое выражение также в парадигмальной фигуре "смерти Автора" как внешней причиняющей детерминанты текста (см. "Смерть Автора") и в отказе от идеи Отца в его традиционном психоаналитическом понимании, а именно — в качестве внешнего и травмирующего детерминационного фактора развития психики, и, соответственно, в программной стратегии анти-Эдипизации бессознательного (парадигматическая презумпция "Анти-Эдипа" в шизоанализе, основанная на той презумпции, что "бессознательное — изначально сирота" — см.

Шизоанализ, Анти-Эдип). Финальным аккордом постмодернистского отрицания линейного детерминизма, лежащего в основе классической культуры, является интерпретация "С.Б.", предложенная Делезом и Гваттари во втором томе "Капитализма и шизофрении". Фигура Бога, безусловно, выступает для постмодернизма символом внешней каузальности, однако в данном случае речь идет не столько об освобождении бессознательного от ее гнета, сколько вообще о принципиальной невозможности для шизофренического сознания какого бы то ни было внешнего причинения, т.е. угнетения. Как пишут Делез и Гваттари, "смерть Бога не имеет никакого значения для бессознательного.

Плодами этой новости являются не последствия смерти Бога, а другая новость: смерть Бога не имеет никаких последствий. Другими словами, Бог и отец никогда не существовали". В целом отказ от концепта "субъект" и самой идеи субъекта как действующего и причиняющего агента любого процесса неизбежно приводит к идее спонтанности.

В этом отношении совершенно естественны и объяснимы многочисленные апелляции постмодернизма к традиционной восточной культуре с ее акцентом на объективно-предметной составляющей деятельности. Например, критика Кристевой аристотелевской логики с ее жестко фиксированной "действующей причиной" и обращение к классической китайской логике, — в частности, к концепции Чан Дунсуня, показавшего недостаточность аристотелевской логики в ее приложении к языковым средствам.

Применительно к стилю мышления Чан Дунсуня, Кристева замечает, что "он вышел из другого лингвистического горизонта (горизонта идиограмм), где на месте Бога выявляется диалог Инь-Ян".

Если учесть, что фигура Бога осмыслена философией постмодернизма как персонификация идеи внешнего линейного причинения, то обращение Кристевой к имманентной креативности "диалога Инь-Ян" может быть прочитано как поворот к идее спонтанной самоорганизации. Обращение к культуре традиционного Востока характерно и для Фуко, и для Дерриды в плане его программного "антиэллинизма". В настоящее время обнаруживает себя обратное влияние постмодернистской методологии на протестантскую теологию. Так, наряду с развитием традиционного для протестентизма содержания этой презумпции (Г

.Кокс, У.Гамильтон, Т.Дж. Альтицер), теология "С.Б." предлагает программу "реинтерпретации Бога", которая фактически является программой деконструкции библейских текстов (см. Деконструкция): П.Ван Бурен основывается на отказе от иллюзии соотнесенности языка теологии с некой якобы описываемой им объективной реальностью, разрушая на базе этого прежнюю версию Б., подчиненную универсальному трансцендентализму (см. Означивание, Трансцендентальное означаемое). На базе концепции "С.Б." в теологии оформляется концепция "смерти теологии", которая констатирует уход из человеческой жизни "трансцендентного измерения", перманентного проецирования событий человеческой жизни на Бога, что выступает как "конец теологии" (К.Рашке). В целом введение постмодернизмом фигуры "С.Б." в семантическое пространство современной культуры влечет за собой радикальные трансформации последнего, ибо "вся западная теологическая традиция иерархической последовательности сущего начинается с нематериального духа (Бога) — источника этой последовательности и нисходит к недуховной материи" (Р.Руйтер). (См. Автор, Демиург, Идеализм, Бинаризм, Неодетерминизм, "Смерть субъекта".)

М.А. Можейко