Соционика - наука или искусство?
Две розочки долго брели по пустыне и,изнемогая от жары,наконец добрались до оазиса с тенистой прохладой и серебристым ручьем.
-О,ручей!Позволь нам напиться!-прошептали розочки.
-Ну что же,-сказал ручей.-Та из вас,которая позволит мне насладиться ее телом,будет купаться в моих водах,сколько пожелает!
Первая розочка отвергла предложение ручья и засохла под лучами солнца.
А вторая розочка напилась прохладным ручьем и расцвела...
Сизый свет люминесцентных ламп свивался узкими колечками и, пачкаясь о грязные стены, осыпался на линолеум мертвой шелухой. «В некоторых местах концентрация боли настолько высока, - думала Яна, - что воздух кажется жалящим и злым, точно рой голодных пчел.»
Девочку положили в больницу насильно. Как Яна ни умоляла, как ни плакала... от ее слез отгораживались осторожным «все будет хорошо» и спокойно готовились совершить над ней еще большее надругательство, чем то, которому она подверглась несколько недель назад. Что она могла сделать? Несовершеннолетний человек — игрушка в руках сурового мира взрослых.
Она почти ничего не помнила. Только грубые руки, хватающие ее, обратившуюся в беспомощный комочек страха... бессилие и боль. Все казалось гнусным эпизодом из чьей-то чужой жизни, подсмотренным ненароком в замочную скважину.
Бывает, что случайно увиденное становится твоим, ранит память, жестоко и остро, как вспарывает горло проглоченный осколок стекла. И тогда сознание срывается в пустоту.
Яне стали сниться сны, в которые все настойчивее вторгались не ее переживания. Болезненные и грязные, они пронзали, как молния, выжигающая траву до серого пепла и похищающая краски у луговых цветов.
Как-то раз девочка проснулась посреди ночи. Окно было распахнуто в утыканную горошинами звезд пустоту, из него тянуло сквозняком. А на подоконнике сидела крупная, взъерошенная птица. Яне померещилось — белая ворона, но, приглядевшись, она поняла, что голубь. Огромный голубь, окутанный светом.
Ее вдруг бросило в жар. Стало горячо и душно, звезды сухо вспыхнули, точно бенгальские огни. А окружавшая птицу световая аура отделилась от нее и устремилась к Яне, охватила ее нежным объятием, мягко затекла под тонкое одеяло. Девочка ощутила тепло и тяжесть внизу живота, и еще что-то неуловимо яркое, как будто в глубине ее тела поселился крошечный огонек, похожий на заблудившееся в черных водорослях отражение звезды. А странный голубь вспорхнул и растворился в слабо серебрящемся небе.
После той ночи сон Яны сделался спокойным и легким, в него больше не вползали уродливые кошмары. Потому что теперь у нее внутри горел свет, а все черное и злое бежит от настоящего света.
И вот это у нее хотели отнять! Слово «аборт» прозвучало, как смертный приговор. Взрослые не соизволили ее даже выслушать. Что?! Родить в четырнадцать лет? От подонка-соседа, изнасиловавшего ее в подъезде? Да все понятно, от шока у девчонки помутился рассудок. Она забыла, кто она, где и что произошло, и бредит библейскими легендами.
Яна боялась, что операцию ей сделают сразу, но вот уже молочно-золотые сумерки сгустились за окнами палаты, а к растерзанной страхом девочке так никто и не приходил. Больница окунулась в тишину, такую плотную, что казалось, будто уши заложило ватой.
А когда совсем стемнело, зажглись слабо гудящие лампы, одна под потолком, другая — над умывальником, у зеркала. Зеркало — расколовшееся от времени — было похоже на омут с мутно-желтой водой, и лампочка упала в него блеклой тенью искусственной луны.
Яна накинула халат поверх длинной ночной рубашки и выскользнула в коридор. Густо-красный полумрак смотрел на нее глазами неродившихся детей. Стены, впитавшие в себя призраки убитых, выгибались от ненависти, грозя обрушиться и отрезать путь к бегству. Если бы дверь больничного корпуса оказалась заперта, Яна вылетела бы цикадой в окно или юрким муравьем просочилась сквозь неплотно замазанные щели.
Больница находилась на вершине холма. С одной стороны лежал город в ожерелье хрустальных огней, золотыми змеями извивались широкие ленты дорог, глуповато поблескивали зеленые маячки уличных фонарей. Манили ласковым человеческим теплом.
Но вернуться к людям Яна не могла, по крайней мере до тех пор, пока не родится «он» - ее сын. Как странно было произносить это слово, даже мысленно. Давно ли она баюкала на руках кукол, писала в школьной тетрадке наивные девчачьи сочинения о любви? Сейчас любовь лилась на нее прозрачным потоком с разлинованного яркими клеточками созвездий неба, теплым паром поднималась от медленно остывающей земли.
Есть в мире вещи, о которых не следует задумываться, потому что они не стоят ни единой нашей мысли. К таким вещам относится будущее.
Яна спустилась с холма с другой стороны. Ее обутые в больничные тапочки ноги утонули в жесткой траве. Голова закружилась от влажного запаха цветов, от холодного ветра, от пьянящего ощущения падения и полета. До самого горизонта простиралась степь, пустая и черная, грозная, как ночной океан.
Может ли девочка выжить в открытом море? Способен ли выжить человек, не построивший вокруг себя стен, не отгородившийся от неба хитроумными конструкциями из черепицы, дерева и бетона?
Яна знала, что до рассвета ей нужно уйти как можно дальше... но она устала, выбилась из сил. На что она надеялась? Здесь негде спрятаться. Через несколько часов взойдет солнце и ее найдут. Ей хотелось исчезнуть, раствориться в темных, с тусклыми серебряными барашками волнах. Лечь навзничь, и пусть ее тело прорастет травой, заколосится метелочками ковыля, затуманится облаками белых анемонов.
Но, стать землей — это все равно, что умереть. Может ли мертвое выносить в себе живое? Под тонким слоем мягкого дерна, среди сплетения корней спят семена растений. Крепко спят, чтобы когда-нибудь пробудиться, прорасти, потянуться к солнцу. Но не из такого семени взращивает Яна свое дитя.
В степного зверька — вот в кого она желала бы превратиться. Человеческий зародыш должна омывать теплая кровь, а не холодные соки земли.
Яна опустилась на четвереньки, чувствуя, как покрываются пушистым золотым мехом ее руки, нет, не руки — лапы. Как грациозно и хищно выгибается спина, а вокруг острым частоколом стремительно растут вверх черные стебли травы.
Маленький зверек, отдаленно напоминающий ласку, в мерцающей шубке из тонкого лунного волокна жил в норе под большим валуном, у самого края степи. Питался полевками и саранчой и знал... нет, знала, что совсем рядом, за поросшим желтыми свечками зверобоя холмом есть город людей, в который ей однажды предстоит вернуться. Но вернуться не одной.
Конечно, Яну искали. С собаками и с вертолетов. И в городе разыскивали, и в степи. Объявляли по радио, расклеивали портреты пропавшей девочки на фонарных столбах, прочесывали тупиковые переулочки, подвалы и подворотни. Но никто не искал похожего на ласку хищного зверька, под золотисто-бежевой шкуркой которого билось человеческое сердце.
Прошло семь месяцев. Степь перезимовала под снегом. Впитала талые воды, зазеленела хрупкими всходами. Просыхая от весенней сырости, клубился белесым паром старый валун. И та, что нашла под ним кров, нежилась в теплых лучах мартовского солнца. Лениво охотилась на жирных ящериц, а после заката забиралась под камень и спала, свернувшись клубочком на сухой подстилке из душистых трав.
Так и жила, пока однажды жестокая боль не выбросила ее из уютной норки, снова превратив в девочку Яну. Ее человеческое тело оказалось обессиленным и истощенным, исцарапанным степными колючками и продрогшим от ночной росы. Изорванная одежда висела на нем клочьями.
Молодая трава сонно серебрилась, точно облитая ртутью. Что это было? Комета или вспышка сверхновой? Мертвое ночное солнце стояло в зените, заливая степь жестким белым сиянием.
Яна корчилась от боли, слабея с каждым часом, нет, с каждой минутой. Что-то пошло не так. У нее темнело в глазах, серебряный воздух дробился на липкие фрагменты и рассыпался кровавой мозаикой.
А как же свет, который она хотела принести людям? Ее мальчик...сын... он мог бы спасти этот несчастный мир.
Ребенок рвался наружу, бился, как плененная птица, ломая прутья своей клетки, отчаянно боролся за жизнь.
Если бы рядом находился хоть кто-нибудь, акушерка, врач... они, наверное, сумели бы помочь. И тогда все могло закончиться по-другому. Но вокруг не было никого и ничего, кроме мокрой травы, и холодной земли, и стеклянного неба над головой.
За изогнутый горизонт, пробитый неровными всполохами рассвета, закатилась большая белая звезда.
Я вижу ствол, он шершавый и коричневый, его диаметр примерно равен, или чуть больше фонарному столбу, тех, которые раньше делали из убитых деревьев. Я подхожу, мои руки обнимают его, мои плечи прикасаются к прямому и шершавому стволу. Я чувствую пульсирующую жизнь внутри, как Жизнь бьется внутри этого ствола и вверх, только вверх куда-то вверх поднимаются соки из-под корней, чтобы там наверху, на небесах, дерево смогло дать плоды и семена своей новой жизни.
Непонятные образы, диссонирующие с этой идиллией, вторгаются, и начинают очередную попытку затмить собой мое дерево. Они применяют давно избитые, но все еще эффективные образные, словесные и звуковые приемы для обработки ума. Они родом из моего детства, когда мы, малыши так искренне верили в сладкую ложь вокруг себя и были так счастливы от очередного обмана того циничного мира взрослых, куда хотелось попасть, как волшебную сказку чтобы проявить свое заложенное волшебство и самим попробовать вкусить этот запах своего могущества и рыцарского достоинства.
Единственная моя надежда, это мое дерево. Я не знаю где его корни, не знаю, откуда оно появилось, не знаю, к какой оно принадлежит породе, и не знаю, куда уходит мой коричневый шершавый ствол.
Всегда какие-то обстоятельства вторгаются в мою жизнь в самый критический момент, например, когда кто-то предложит тебе выгодное предложение, ты соглашаешься, а потом все оборачивается таким образом, что этот заказ стоит у тебя поперек горла, и вот тут ты и понимаешь, все коварство твоего ума, и ты понимаешь что никто из твоего окружения невиноват, вообще никто на этой планете не виноват, а ты его ищешь среди людей. Ищешь и дышишь злобой и ненавистью ко-всему миру, к незнакомым и знакомым, родным и дорогим тебе людям, чтобы только доказать, свою великою идею о собственном превосходстве, уподобляясь ничтожеству. Несчастная, бедная, обделенная игрушка в руках у собственного ума. Это не твои мысли, не твои идеи и это не твои эмоции.
У тебя вообще нет собственного ума. Ты сам его выбросил на помойку, и он все еще ждет тебя, и будет ждать вечно.
Я чувствую, чувствую шершавость коричневого ствола, как он покрыт слоем какой-то жесткой, молодой коры, а мое прикосновение своей грудью, плечами и руками начинает воспалять нечто, что уже давно болит, и ждет своего хирурга.
Хирург со-скальпелем:
- Что у вас болит?
- Не знаю.
- Зачем вы вызывали?
- Не знаю.
- Ну, хорошо. На что жалуетесь?
- Я хочу убить свою болезнь. Я хочу убить всех кто меня создал, и обманул, теперь я пустая пробка от бутылки. Но я знаю кто виноват, это те, кто доволен.
- Спокойно! Кто это говорит? Я уже слышал эту фразу из столетия в столетие. Неужели тебя еще не извергли?
- Кто? Люди? Ты ошибаешься хирург, я им нужен так же как фиговый лист, чтобы думать и действовать ради своего удовольствия.
- Они не хотят этого. Где же эта злокачественная опухоль, порождение блевотины или отрыжки, а теперь одно из человеческих достоинств?
- Я жалуюсь, но не отдам, пока мир не поклонится мне.
- Это самый настоящий больной. Ну, что, держись за свой фиговый лист, или флаг, или гимн, свое уродливое подобие. На самом деле ты никогда и никого не убиваешь, не обворовываешь, и не обманываешь,
ты просто жертва своего ума. Правда,- это сказка, а твое состояние,- это ложь.
Так отчего я свободен от реальности или иллюзий? Желание. Вот в какую петлю попадаются наивные простаки, верящие в рекламу с самого детства. В школе тебе говорят, учись и зубри, решай арифметику и геометрию, ты веришь как обезьяна, что это именно и есть то, ради чего стоит учить предметы. Но которые построены только с одной целью сломать твой мозг, и заменить на суррогат, где действуют законы для тебя и не действуют для них. Они уже сломаны. Если ты не сломался в школе, значит, этим займется институт, а для самых стойких есть просто тупая армейская машина, и ломает она все остатки твоего ума до состояния фаршированных голубцов. А ты уже знаешь, что теперь правила требуют личной ответственности за дальнейшее продвижение по карьерной лестнице?
И тебя никто не ждет. Там очередь. Она вся пестрая, как на восточном базаре, и хищная за внешним безразличием. Ну а ты и не заметил что у тебя искусственный мозг
Где-то там наверху, мое дерево дает плоды, которых не видит никто, но вкушают их все. Никто не знает, какие эти плоды по вкусу, по виду, по размеру. Одни из них сочные, другие горькие. Одни приносят счастье и любовь, другие сожаленье и отчаяние. Но это мое дерево, и я сижу, обняв его за шершавый ствол, чувствуя его биение пульса внутри, и настраивая свое сердце в этот такт, потому что дерево мое, только оно знает истину моей судьбы.
… и ты добровольно согласился стать обезьяной, потому что ты веришь, и поверил в собственную неполноценность. А когда тебя заставят в течение многих лет исполнять роль обезьяны на велосипеде, а затем на старости выбросят на пенсию, ты уже и подавно забудешь про свой куда-то заброшенный так и неразвитый ум. Вся твоя жизнь превращается в воспоминания, каким ты был на арене, и как тебе аплодировали люди.
Шел дождь, я чувствую, как капельки стекают по мокрому стволу, а ствол стал влажным и холодным, но капельки все время стекают и стекают. Они стекают по моим рукам, и я прижимаюсь к дереву лицом, чтобы почувствовать новое состояние моего дерева. Внутри ствол наполнен Вселенским Разумом, и Покоем. Он так стоял всегда, а может быть вечно. Он знает что внизу и что вверху, а я знаю, что это ствол дерева.
Первая любовь приходит как вспышка молнии, и кажется, эта вспышка продлится вечно, и эта вечность существует только для тебя, и любви. Да, только люди творчества верили, что любить, это отдавать себя на самосожжение, где ничего и никто не может остановить и загасить это пламя. Это пламя существует только для тебя, и ты не заметил, как стал сразу и Меджнуном, и молодым Вертером, а может и Тэсс Д Арбервиль, Томаса Гарди, и мир стал другим, он превратился в иллюзию, а реальна только любовь. Твоя любовь. Тебя стали ненавидеть, завидовать, насмехаться и пытаться вылечить от болезни. Да, этот мир не создан для любви, он создан для власти, денег и богатства. Гений, потому и гений что он видит то, от чего отворачиваются власть, богатство и толпа, - от Любви. И Бога он видит иначе, и место себе он выделяет особое, - Искусство – только здесь находит беспрепятственно выход то чувство, которое никому нельзя открывать, иначе в ответ ты получишь такой поток ненависти, и будут ли у тебя силы жить далее. Не для простых людей это чувство, это чувство избранных, которые хотят простоты. Весь мир и так у их ног, но они сами не отождествляют свое творчество и себя, им не нужна королевская власть и богатство банкиров, они хотят только иметь возможность творить искусство. Ради этого они терпят нищету, издевательства «придворных» Великих Дебилов и общество их не будет замечать. Общество ждет их смерти, чтобы успеть скупить то, что от них осталось, ведь акции могут пойти и вверх. Береги этот подарок Отца. Он предназначен для твоего сердца и огонь этот священный. В большинстве случаев он или она просто выступили в качестве катализатора этого процесса. Достойны они этого подарка? Подарив его им, ты станешь рабом их. И этот огонь испепелит твое сердце и угаснет оно, сгоревшее. Не отдавай свою любовь человеку недостойному. Он ее растопчет, и безжалостно выбросит на помойку. Отдай тому, кто является единственным Возлюбленным, и от него твое сердце загорелось таким пламенем, что готово спалить тебя самого.
Никто не знает конца и начала этого дерева, никто не знает рождения и смерть этого дерева и никогда никто не узнает то, что знает это дерево. Под кроной этого дерева я сидел и мысленно пытался удержать этот аромат. Меня пронизывала насквозь могучая и нежная энергия, исходившая от одинокой звезды, и еле заметное ощущение какого-то таинственного тепла и того волнующего запаха дерева, тайну, которого знали друиды.
Если мне письмо? Кто-то интересовался моей работой? Есть ли предложение?
Тишина. Где-то орет радио, телевизор включен и слышен шум и гвалт несущихся и во-все стороны стремящихся машин, таких же обезличенных, как и фэйсы их владельцев. Все они куда-то спешат. Все они снуются как муравьи, и кажется что на самом деле у них дела важнее всего на свете. На своих работах, они прилежны и пунктуальны, ведь это то, ради чего они учились всю свою молодость, а многие принесли в жертву свой Ум и Любовь. Теперь у них меньше забот ведь они думают не своими мозгами и любят они чужими, фальшивыми чувствами. Так для них легче, и им думается безопаснее. Теперь они все одинаковые, и все, кто отличается от них больше чем на ими - же придуманные параметры поведения и рассудочной деятельности, являются изгоями их общества. Ты проверил, нет – ли у тебя собственных мыслей, нет не мыслей искусственного мозга, а не проснулся ли у тебя от какого-нибудь замыкания настоящий, истинный ум. Если да, то ты обречен. Обречен, быть зрячим среди слепцов, слышащим среди глухих, чувствительным среди бесчувственных, а самое главное, это любящим среди бесчувственных профессионалов на чувствах, низводящих любовь к сексу, чувства к инстинкту, милосердие к подачкам.
Но тебе не понравится. Тебе захочется обратно. Это не твой мир. После стольких лет спячки, вдруг проснуться и обнаружить себя, найти себя и полюбить себя, в полном одиночестве и непонимании, это не для тебя. Возвращайся в свой мир. Стоп. Ты не можешь вернуться, кому ты там нужен со-своим проснувшимся умом? Усыпить. Полечим тебя транквилизаторами, пропустим электрошок, изолируем от общества в компанию душевнобольных и затем посмотрим, какую степень инвалидности тебе вручить в торжественной обстановке, с гимном и поздравлениями. Не ищи утешения в алкоголе. Сначала он твой друг, затем повелитель, и, в конце концов, не выпустит он твою душу из своей бутылки. Пожалуйста, билет в Ад заказывали? Алкоголь дает ответы на все вопросы, но взамен ты отдаешь самого себя. Вот такой с ним заключается договор.
Я здесь, мое дерево, я ждал этого момента десятки земных лет, но не время способствует нашей встрече, оно всего лишь способствует проявлению и распаду физической материи, а встреча в безграничной вечности, где я как частица твоей вечности могу существовать в своем собственном сознании. Я вижу только ствол, он шершавый и коричневый, стройный и молодой, он несет вверх Жизнь. В его коре слышится дыхание Вселенной и Вечная Мудрость. Ощущая этот ствол, не могу
представить откуда начинаются корни, и в каких небесах ты раздаешь плоды. Плоды радости и счастья, а кому горя и обреченности. Но так ли вечна эта радость, так ли вечно это горе? Не сами ли мы выбираем свое будущее, а затем с полдороги сбившись, ищем внешнего виновного? Не здесь ли тайна и поиски совершенной Гармонии, с невидимым интуитивным чутьем, в поисках утраченного Счастья который ищет проснувшийся Ум.
Мои мысли, приносящие мне осколки прошлого, и фантазии будущего, найдите меня, я здесь, я жду вас, здесь только я, сижу под деревом. Под Древом Познания.
Внезапно весь мир превратился из необъятного и безграничного бескрайнего, во что-то необычайно маленькое, узкое, представляющее из себя маленький луч фонарика, превращающегося в точку.
Это конец. Это конец моего мира, и всех его ложных и настоящих реалий. Как в песне: «Этот мир придуманный нами, этот мир придуманный мной…» .
Откуда-то с высоты медленно и неторопливо, кружась и порхая, упал рядом пожелтевший лист.
Приглядевшись, я заметил вплетенный внутри его узора странный текст. Он был написан на языке растительного мира, на языке симметрий и асимметрий.
Но все оказалось иначе. Эта точка была гигантской воронкой, затягивающей в себя миллиарды человеческих душ, и никто не мог избежать этой участи, никто не мог сопротивляться.
Послание от дерева. Все деревья шлют свои послания. По ним ходят, их метут, их сжигают, не поднимая и не обращая,- это листья. « Это не конец, конец всегда новое начало. К бесконечности можно прибавлять, а можно отнимать, но ее состояние, это состояние динамического равновесия, когда оно само заинтересовано в повышении качества низших потоков в высшие». От корней до самой макушки, где господствует другая стихия, и там дерево находит свою высшую цель. Ощутить себя в объятиях неба, наполнить воздух симфонией из шелеста своих листьев, насытить его ароматом упоенного экстаза, принять в свои объятия первый луч солнца и свет ночных звезд.
Теперь ты свободен. У тебя нет дилеммы выбора. У тебя есть сознание. У тебя нет ни прошлого, ни будущего. Ты знаешь все. Они знают, что ты ствол дерева.
Зачем в стихах нужны знаки препинания?
Попробуем дать ответ тем, кто либо грамоте не обучен, либо просто выпендривается и пишет без знаков препинания.
Допустим, мы видим следующий текст, но без знаков препинания и с пренебрежительным отношением автора к грамматике:
Ничего у нас с тобой не получится
Как ты любишь голубой мукой мучиться… *
А теперь определим, на что отсутствием запятых намекает автор.
Расставим знаки препинания
Ничего у нас с тобой не получится!
Как ты любишь, голубой? - Мукой мучиться…
Внесём окончательную ясность, что же хотел сказать автор:
- Ну, почему со мной и не получится? Обидно даже. Может, попробуем?
- Ладно, извини… А как ты любишь, голубой?
- О, я люблю мукой мучиться…
Если из этих строк становится ясна сексуальная ориентации автора, то каким простым словом его можно назвать?
Вот так рискует попасть в двусмысленное положение тот, кто либо грамоте не обучен, либо просто выпендривается и пишет без знаков препинания.
* Валерий Белов просит извинения у Кукина за то, что две строчки из его замечательной песни он использовал в нетрадиционном ракурсе
- И зачем это?
- Ты о чём? – Дьявол, с привычным выражением брезгливости на лице, обернулся к Ангелу.
- Да вот это. Вот эта огромная гора, которую вы отсыпали почти до наших дверей.
- Да это всё мои черти – Дьявол довольно ухмыльнулся - Это их задумка отсыпать гору, отстроить вот эти огромные ворота с надписью «Рай» и разрисовать их сценами гулянок и секса.
Видишь ли, все эти людишки легко ведутся на развод, что они хороши такие, какие они есть. И все они думают, что после смерти их обязательно ожидает Рай, где они вечно будут предаваться тому, что нравилось делать им на земле. А Рай, по их представлению должен находиться где-то наверху.
Ты знаешь, очень забавно наблюдать, как они взбираются на эту горку, а потом летят с неё ко мне в преисподнюю прямо в кипящее дерьмо.
Дьявол небрежно стряхнул пепел сигары в рот сидящему у подножия его трона грешника.
- Странные у вас забавы.
Ангела могли бы покоробить или огорчить слова Дьявола, но все ангелы пребывают в нирване, а в этом ощущении просто нет места негативным чувствам. Наверно, то, что он испытал, можно было бы назвать сожалением, по отношению ко всей этой ситуации. Сожалением ко всем этим людям, которые беспорядочным потоком шли по дороге, ведущую в эту гору, толкаясь, ругаясь, расталкивая друг - друга локтями и наступая друг – другу на ноги. Все с радостью и надеждой посматривали наверх, где, по их мнению, находилась главная цель всей их жизни: неземное блаженство.
- И к тому же – Дьявол сплюнул в услужливо открытый рот того же грешника и продолжил – Наш хозяин, Бог, очень любит справедливость. И когда не было этой горки, Он не успевал объяснить человечку, пока тот летит вниз, за что тому выпала такая участь. Не успевал прокрутить перед ним все его грехи, которые тот совершил при жизни. А так как публика, приходящая ко мне, как правило туповата, то времени катастрофически не хватало. В результате, насыпав вот эту гору, мы и Господу нашему угодили. Принцип простой: дольше летит, больше поймёт.
- Оживлённо тут у вас.
- А ты что, скучаешь?
- Да нет, - Ангел пожал плечами - Среди ощущений нирваны нет ощущения скуки – Он с сожалением посмотрел на запыленную ручку двери Рая, куда уже давно никто не заходил.
Потом сел на своё место около этой двери и, наслаждаясь умиротворением и счастьем внутри себя, как бы с высоты, из своей чистоты наблюдал за грязным людским потоком, заряженный негативом и злобой. Наблюдал за миллионами ног, обутые в ботинки и сапоги, хозяева которых с грязным удовольствием и злорадством пытались отдавить ноги своих соседей.
Неизвестно, сколько он так сидел, так как в ощущении нарваны нет ощущения времени, но вдруг его взгляд выхватил из бесконечной толпы что-то необычное.
Глаза Ангела расширились, по всему его телу прошёл трепет, и в нем самом появилось ощущение свершения Главного Ожидания.
Среди миллионов ног, он увидел босые ноги. Они были сплошь покрыты синяками и ссадинами, со сломанными пальцами, хозяин которых снял обувь из-за того, что боялся наступить на ноги ближнему своему и тем самым причинить кому-либо боль. Хромая и ковыляя, по дороге шёл бледный, невзрачный человек с потерянным взглядом, который смотрел на кипящую злостью толпу, как бы ни понимая, как он в ней оказался.
Он уже был в конце пути, когда до плеча его кто-то дотронулся.
Он оглянулся. Это был Ангел.
Ангел, потерявший свою значимость перед величием души этого человека.
- Подождите – в голосе Ангела явственно слышались трепет и уважение. Он протянул руку, указывая – Вам сюда.
Он показывал на дверь с запылённой ручкой, на которой было написано:
«Бог. Рай. Приём круглосуточно. Добро пожаловать, Человек!»
© Copyright: Георгий Гурин, 2009
Страница 673 из 1162