Алкоголизм с детским лицом. Преувеличение или реальность?

Особенности менталитета славян известны всем, и заключить их можно в одну фразу, известную каждому от мала до велика – «Без бокала нет вокала». И все бы ничего, если бы этот принцип так и остался «привилегией» взрослой части населения. Как-то привычно уже наблюдать невменяемые лица людей. А вот к тому, что лица эти молодеют и молодеют, привыкать и странно, и не хочется, и не нужно. По результатам опроса учащейся молодежи, первое знакомство с пивом происходит в 12-13 лет. А почти 3% юношей и 1% девушек уже можно отнести к зависимым от алкоголя, поскольку они пьют ежедневно.

Но, анализируя тенденции развития этой ситуации, с сожалением приходишь к выводу, что исправить ее очень даже тяжело. В первую очередь оттого, что это зависит от слишком многочисленных факторов, а не только от того, сколько подростку будет рассказано о вреде алкоголизма. Сейчас то, что в общественном сознании принято считать вредными привычками, в среде учащейся молодежи воспринимается как поведенческий стандарт. И хотя информации о недопустимости такого поведения более чем достаточно, необходимо понимать и осознавать то, что регулировать эту ситуацию необходимо с нескольких позиций.

Ну, со стороны самой молодежи это, в принципе, понятно. Кроме того что огромная часть рекламы, наблюдаемой нами абсолютно во всех СМИ – это реклама алкогольных напитков, к такой ситуации ведет и недостаточность молодежных заведений различного типа, которые стали бы альтернативой «культурному» отдыху с бутылочкой пива или слабоалкогольного напитка в кафе-барах или же просто на улице. Попробуйте хотя бы при двух этих факторах сказать подростку, что есть и другие способы отдыха…

Хуже обстоит ситуация со стороны родителей, большая часть которых не только не запретит подростку употреблять слабоалкогольные напитки, но еще и предложит на празднике рюмочку вина либо чего-то подобного. Тот же опрос показал, что домашнее вино употребляет в среднем около 45% детей в возрасте 13-15 лет и более 50% 16-17-летних. Частая причина таких поступков – сама формулировка «слабоалкогольный напиток». Это то же самое, что называть сигареты легкими, в то время как вред, наносимый ими организму, не уменьшается.

Плюс то, что алкогольные напитки доступны всем и каждому. Любое дите, пришедшее в магазин с деньгами, может купить бутылку пива или другого слабоалкогольного напитка. И запреты ведь не действуют, и законы, и понятие того, насколько аморально поддерживать такую тенденцию. За это бы штрафы побольше, чтобы уже не возникало желания зарабатывать на чужом горе, и реальный контроль того, что и кому продают наши добрые тети-продавцы.

Только по этим показателям можно понять, что работу необходимо вести и в других направлениях. В частности, необходимо давать как много больше разъяснений именно родителям подростков о том, какие последствия могут быть при поощрении употребления даже слабого алкоголя, и насколько легко это может привести к возникновению зависимости. Ведя же работу с подростками, нужно предлагать реально интересные альтернативные варианты времяпровождения, а не просто описания устрашающих последствий. И хорошо бы все-таки позаботиться о здоровье нации, а не о капиталах, и запретить, наконец, рекламу алкоголя. Одним словом, пора начинать конкретные действия!

Автор - Люська Лидина
Источник

      Пока малыш не покидает кроватки, прогулочной коляски и манежа, ваши заботы о безопасности достаточно несложны: в руки ребенку не должны попадать мелкие вещи, полиэтиленовые пакеты, обломки игрушек, прежде всего пластмассовых. Но положение в корне измениться, как только ваше дитя получит свободу передвижения. Границы мира резко расширяются, множество вещей станут доступными, и соответственно этому уменьшиться безопасность малыша.

       Но невозможно же ходить за малышом постоянно по пятам, бесконечно одергивать и запрещать все подряд. Невозможно и не допустимо. Подобная опека принесет ребенку только вред. А значит, любознательность ребенка, его инициативность в познании окружающего мира, в овладении различными действиями должна встречать с вашей стороны минимум препятствий. Бесконечные одергивания, выговоры, запреты могут воспитать у малыша в конце концов и страх, и пассивность перед жизнью, заложить прочную основу будущего неблагополучия в учебе, в отношениях со сверстниками.

        Для того, чтобы избежать подобных случаев потребуется гибкое поведение, придется отказаться от целого ряда привычек, перестроить многие свои действия. Для начала следует внимательно осмотреть свой дом, убрать все что может уколоть и порезать. При этом вы сами можете знакомить малыша с возможной опасностью. Можно нарочно разрешать ребенку уколоться, облиться и так далее при этом объясняя ему что это опасно. Так малыш быстрее поймет что ему можно делать, а где нужно быть осторожнее и вам будет легче его обезопасить. Но даже если вы научили малыша распознавать опасность не стоит терять бдительность.

         Особое внимание нужно уделить поведению малыша на проезжей части.По  сравнению с бытовой трывмой маленьких детей транспортная травма встречается много реже, но все же удручающе часто. И в этих бедах повинны только взрослые.

         Находясь у проезжей части улицы вместе с ребенком возьмите себе за правило - не спешить. При этом нужно объяснять ребенку опасность дороги, о том, что нужно быть очень внимательным и осторожным. Обязательно держите малыша за руку, причем крепко.

        Правильное поведение на проезжей части улицы формируется из навыков, которые тем прочнее усваиваются ребенком, чем раньше закладываются и чаще тренируются.

Кто не ужаснулся бы при мысли о необходимости повторить свое детство и не предпочел бы лучше умереть?

Блаженный Августин

В большинстве древних обществ обращение с детьми было крайне суровым, а по современным меркам - даже жесто­ким. Американский ученый Ллойд Демоз имел все основания начать свою статью «Эволюция детства» словами: «История детства - это кошмарный сон, от ко­торого мы только недавно начали пробуж­даться. Чем глубже уходишь в историю, тем ниже уровень ухода за детьми и тем чаще детей убивают, бросают, бьют, терроризируют и насилуют».

В результате плохого и небрежного ухода даже в XVII-XVIII веках в странах Западной Европы на первом году жизни умирали от одной пятой до одной трети всех новорожденных, а до 20 лет дожи­вали меньше половины.

Это не значит, что детей вообще не любили. Средневековые хроники, жития святых и личные документы эпохи Воз­рождения донесли до нас множество тро­гательных историй о ласковых матерях и заботливых воспитателях. Искренней любовью к детям и беспокойством за них наполнены, например, письма к сыну княгини Евдокии Урусовой, писанные ею из тюрьмы в 70-х годах XVII века: «Ох, мой любезный Васинька, не видишь ти моего лица плачевного и не слышишь моего рыдания слезного, не слышишь, как рыдает сердце мое а тебе и душа моя а тебе сокрушаетца&»

Однако это не было и не могло быть всеобщим правилом.

Высокая рождаемость и еще более высокая детская смертность делали жизнь отдельного ребенка, особенно если он не был первенцем, далеко не такой ценной, как сегодня. В крестьянской среде гос­подствовала установка: «Бог дал, бог взял».

Знатные люди пышно праздновали ро­ждение детей, но довольно спокойно пе­реживали их потерю. Монтень пишет: «Я    сам    потерял    двоих-трех    детей, правда в младенческом возрасте, если и не без некоторого сожаления, то, во вся­ком случае, без ропота». Такая кокетли­вая неопределенность относительно числа умерших детей ныне вызвала бы негодование. В XVI веке это было нор­мально.

Известный русский мемуарист XVIII века А. Т. Болотов писал по поводу смер­ти своего первого сына: «Оспа& похитила у нас сего первенца к великому огорче­нию его матери. Я и сам хотя и пожерт­вовал ему несколькими каплями слез, од­нако перенес сей случай с нарочитым твердодушием: философия моя помогла мне много в том, а надежда& вскоре опять видеть у себя детей, ибо жена моя была опять беременна, помогла нам через короткое время и забыть сие несчастие, буде сие несчастием назвать можно».

Эта странная для современного челове­ка холодность не столько проявление философского стоицизма, сколько психо­логическая защитная реакция на то, что случалось слишком часто. Фатализм и сми­рение были в этих условиях естественны. Характерно в этом смысле значительно более позднее рассуждение героя толстов­ской «Крейцеровой сонаты» Позднышева (на него обратил внимание А. Г. Вишнев­ский), который осуждает свою жену за ее переживания по поводу болезней и смерти детей: «Если бы она была совсем живот­ное, она так бы не мучалась; если же бы она была совсем человек, то у нее была бы вера в бога, и она бы говорила и ду­мала, как говорят верующие бабы: «Бог дал, бог и взял, от бога не уйдешь». Она бы думала, что жизнь и смерть как всех людей, так и ее детей, вне власти людей, а во власти только бога, и тогда бы она не мучалась тем, что в ее власти было предотвратить болезни и смерти де­тей, а она этого не сделала».

Дело не только в религиозном фана­тизме. Эмоциональный контакт и взаимо­понимание, без которых мы сегодня не мыслим родительских отношений, в прошлом были редкими. Прежде всего они были не совместимы с жесткими правилами этикета. Принцип почтения к старшим создавал между родителями и детьми социальную и психологическую ди­станцию, которую обе стороны не смели нарушить.  Кое-где,  например, у   народов Кавказа, существовали даже нормы взаим­ного избегания. У абхазов мать не долж­на была первое время подходить к мла­денцу, а отец избегал показываться рядом с ребенком в течение многих лет. У ады­гов детей воспитывали не столько роди­тели, сколько другие члены большой семьи, особенно бабка и дед.

У многих народов было принято отда­вать детей на воспитание, выкармлива­ние в чужие семьи. Подобные очень древние обычаи существовали у многих кельтских, германских, славянских, тюрк­ских и монгольских народов. Одна из форм - кавказское аталычество - пер­воначально была, очевидно, всеобщей. В Абхазии его отдельные случаи известны даже в конце XIX - начале XX века, когда у других народов Кавказа обычай сохранился только среди феодалов.

Слово «аталык» (от тюркского «ата» - отец) буквально означает «лицо, заме­няющее отца, выступающее в роли отца». Вот как описывает этот обычай извест­ный этнограф-кавказовед Я. С. Смирнова:

«Воспитание ребенка в семье аталыка в принципе не отличалось от воспитания в родительском доме. Разница была лишь в том, что, по обычаю, аталык должен был воспитывать ребенка еще более тща­тельно, чем собственных детей. Впослед­ствии обоим предстоял своего рода экза­мен: воспитанник должен был публично показать все, чему его научили. Про­исходило это уже в родительском доме, куда у адыгов юноша обычно возвращал­ся, по одним данным, с наступлением совершеннолетия, по другим - ко време­ни женитьбы. У части адыгских групп, у других народов, у которых аталычество было выражено слабее, в частности у осе­тин, ребенка могли вернуть значительно раньше.

За все эти годы ребенок виделся с роди­телями не более одного-двух раз. При этом родители, следуя обычаям избегания, при свидании никак не проявляли своих чувств и даже делали вид, будто не узна­ют сына. Тот, со своей стороны, зача­стую даже не знал, кому его привезли показать. Поэтому воспитывавшийся у аталыка юноша возвращался в родитель­ский дом как в чужую семью, и должны были пройти годы, прежде чем он привы­кал к родне.  Между братьями, которые всегда воспитывались у разных аталыков, сохранялась отчужденность. Напротив, с семьей аталыка у воспитанника устанав­ливалась близость, приравнивавшаяся ада-тами к кровной, если не большей».

Ученые по-разному объясняют это яв­ление. Одни ставят во главу угла пе­дагогические мотивы: детей отсылали из дома, чтобы не разбаловать их. Другие связывают происхождение института воспитательства с первобытной общностью детей. Третьи подчеркивают, что, отдавая детей на воспитание в чужую семью, тем самым укрепляли внутриобщинные связи, в частности феодальную взаимоза­висимость. Четвертые выдвигают на пер­вый план функцию ученичества, необхо­димость обучения детей занятиям, кото­рыми трудно овладеть в рамках роди­тельской семьи.

По-видимому, речь идет о разных со­циальных институтах. В одних обществах в чужие семьи передавали всех детей, в других - преимущественно или только мальчиков. Вероятно, это было связано с более высоким социальным статусом мальчиков и необходимостью подготовки их к внесемейной деятельности. Разны­ми были и типы «кормильцев».

В феодальной Черкесии детей отдавали в семьи, стоявшие по сословному поло­жению ниже родителей ребенка, причем строго по рангу. В средневековой Евро­пе аристократические семьи, напротив, по­сылали своих отпрысков в вышестоящие королевские и княжеские дворы, где вы­полнение определенных социальных функ­ций - пажей, оруженосцев и т. п.- соче­талось с рыцарским обучением и образова­нием. Например, английский поэт Д. Чо-сер с 12 до 17 лет прослужил при дворе графини Ольстерской. Простые, незнатные семьи часто отдавали детей на правах воспитанников и домашних работников бо­лее состоятельным родственникам и сосе­дям. Многие дети воспитывались в мона­стырях, позже, с XII века,- в закрытых школах-интернатах, университетах и ре­месленных цехах. Строгих возрастных норм на сей счет раннее средневековье не знало: детей отдавали то в три, то в семь, то в девять-десять лет. Однако внесемейное воспитание было длительным и довольно массовым. По подсчетам Л. Стоуна, в Англии XVI-XVII веков вне родительских семей воспитывались приблизительно две трети мальчиков и три четверти девочек.

По-разному строились и взаимоотноше­ния между семьей «кормильца» и семьей родителей ребенка. Кавказское аталычество приравнивалось к кровному родству, причем отец ребенка, занимая более вы­сокое положение, автоматически стано­вился покровителем всей семьи аталыка. Западноевропейские формы «воспитательства» выглядят более отчужденными, функциональными; хотя они создавали оп­ределенную взаимозависимость семей, по-роднения при этом не происходило. Связь между ребенком и его молочными братья­ми была, скорее, индивидуальной, не рас­пространяясь на остальных членов семьи.

Варьировалось и положение воспитуемого. При передаче сверху вниз ребе­нок становился не только равноправным, но и привилегированным членом новой семьи - ему уделяли даже больше вни­мания, чем собственным детям, за него не­сли повышенную ответственность, видя в нем будущего покровителя всей семьи. При более или менее равном статусе воспитанник пользовался теми же права­ми, что и остальные дети. При ремеслен­ном ученичестве или воспитании за плату положение ребенка было зависимым, с ним часто обращались жестоко, а его труд экс­плуатировался.

Как бы то ни было, ребенок, выра­ставший в чуждой семье, был психоло­гически ближе к ней, чем к собствен­ным родителям, а они, в свою очередь, не могли чувствовать к нему ту привя­занность, которая создается лишь годами повседневного контакта. Их взаимоотно­шения регулировались не столько инди­видуальными чувствами, сколько социаль­ными нормами, сознанием родственных обязанностей и правилами этикета.

Нормы старшинства неукоснительно со­блюдались и в самой патриархальной семье. Вот, например, как описывал взаи­моотношения детей и родителей в русской семье XVI-XVII веков известный русский историк Н. И. Костомаров: «Между роди­телями и детьми господствовал дух раб­ства, прикрытый ложною святостью пат­риархальных отношений& покорность де­тей была более рабская, чем детская, и власть родителей над ними переходи­ла в слепой деспотизм, без нравствен­ной силы. Чем благочестивее был роди­тель& тем суровее обращался с детьми, ибо церковные понятия предписывали ему быть как можно строже& Слова почи­тались недостаточными, как бы они убеди­тельны ни были& «Домострой» запреща­ет даже смеяться и играть с ребен­ком».

Согласно уложению 1649 года, дети не имели права жаловаться на родителей; убийство сына или дочери каралось всего лишь годичным тюремным заключением, тогда как детей, посягнувших на жизнь родителей, закон предписывал казнить «безо всякие пощады». Это неравенство было устранено только в 1716 году, при­чем Петр I собственноручно приписал к слову «дитя» добавление - «во младен­честве», ограждая тем самым жизнь но­ворожденных и ютдных детей.

Жестокими были и методы воспитания. Уже цитированный А. Т. Болотов расска­зывает, что на одном из уроков он по­лучил от учителя-немца 200 ударов роз­гой, но пожаловаться отцу не посмел. Даже в Петровскую эпоху, когда педагоги­ка «сокрушения ребер» стала подвергаться критике, строгость и суровость с детьми остаются непререкаемой нормой. По сло­вам В. Н. Татищева, младенец до две­надцати лет «упрям, не хочет никому по­виноваться, разве за страх наказания; свиреп, даже может за малейшую до­саду тягчайший вред лучшему благодетелю учинить;  непостоянен,  зане  как  дружба, так и злоба не долго в нем пребы­вают».

В конце XVIII века А. Н. Радищев красноречиво призывает к отказу от прин­ципа родительской власти и воздаяния за «подаренную» детям жизнь: «&изжените из мыслей ваших, что вы есте под властию моею. Вы мне ничем ^не обязаны. Не в рассудке, а меньше еще в законе хощу искати твердости союза нашего. Он оснуется на вашем сердце». Однако подоб­ные взгляды были в то время не прави­лом, а исключением.

Постепенно семейные нравы смягча­лись. Тем не менее Н. П. Огарев, родив­шийся в 1813 году, писал о своем отце: «Несмотря на мягкость, он был деспотом в семье; детская веселость смолкала при его появлении. Он нам говорил «ты», мы ему говорили «вы»& Внешняя покорность, внутренний бунт и утайка мысли, чувства, поступка - вот путь, по которому про­шло детство, отрочество, даже юность. Отец мой любил меня искренне, и я его тоже; но он не простил бы мне слова иск­реннего, и я молчал и скрывался».

Об унылом «затворничестве» родитель­ского дома, где «строптивая и ненужная заботливость о физическом здоровье» сочеталась «с полным равнодушием к нрав­ственному» и мелочным надзором, от кото­рого его освободила только& ссылка, пи­шет и Герцен.

Следует подчеркнуть, что подобный стиль воспитания не был специфически русским явлением. Один немецкий учи­тель хвастался, что за годы своей пе­дагогической деятельности ученики по­лучили от него 911 500 палочных уда­ров, 124 000 розог, 137 тысяч шлепков и свыше миллиона ударов кулаком по уху. Жена Джона Мильтона жаловалась, что не могла спокойно слушать плач избивае­мых им племянников.

Продолжение следует

источник http://articleshome.ru/bit-ili-ne-bit-istoricheskaya-porka/

Есть два пути использования отрубей. Во-первых, вы можете употреблять 2 — 4 чайные ложки отрубей за 20 минут до еды. Этот способ скорее подойдет для взрослых, а детям — второй способ: добавление отрубей в блюда.

Предварительная подготовка отрубей

Пшеничные или ржаные отруби замочить в кипятке в соотношении 1:4, плотно закрыть крышкой и выдержать на водяной бане в течение 20 — 40 минут.

Борщ литовский холодный
Слегка охладить около 75 г кефира или другого кисломолочного продукта (ацидофилина, бифидоке-фира, «Наринэ»).
Отварить свеклу (около 60 г). Нашинковать ее соломкой, так же — свежий огурец (30 г). Мелко нарезать зеленый лук (10 г). Перемешать все, залить кефиром, добавить 10 г подготовленных отрубей

Биточки с отрубями паровые
Мясо (80 г говядины, кролика, телятины) пропустить через мясорубку. Добавить 20 мл воды или молока, 15 г подготовленных отрубей, чайную ложку сливочного или топленого масла. Перемешать, приготовить на пару (в пароварке 10—15 минут, в кастрюльке на водяной бане около 30 минут).

Запеканка из тыквы с рисом
Около 120 г тыквы нарезать соломкой (или нашинковать на крупной терке). Добавить 20 г сваренного до полуготовности риса, соль, 10 г отрубей, 30 мл воды. Перемешать, выложить в форму и запекать 25 — 30 минут. После этого смазать запеканку сметаной и подрумянить в духовке (10 минут).

Пудинг овощной с отрубями
Несколько соцветий цветной капусты (около 80 г), натертую на крупной терке морковь, одну картофелину, нарезанную кубиками, соединить с отрубями (10 г), посолить, выложить в форму. Запекать в духовке в течение 30—35 минут (желательно через 15 минут перемешать). Затем смазать сметаной и подрумянить.

Запеканка из капусты и отварного мяса
Нашинковать 100 г белокочанной капусты, потушить в небольшом количестве воды до полуготовности. Добавить 10 г сухих отрубей и тушить еще 5—10 минут, после чего немного охладить и влить яичный желток, взбитый с 2 столовыми ложками воды и солью. Выложить половину капусты в форму. Затем — слой мяса, сверху — еще слой капусты. Посыпать тертым сыром, сбрызнуть маслом. Запечь в духовке до готовности (20—25 минут).