Лунарные мифы

лунарные мифы, распространённые (по-видимому, уже начиная с палеолита) у всех народов мира мифы, одним из главных действующих лиц которых является луна, находящаяся в тех или иных отношениях с солнцем (см. также Солярные мифы); в более широком смысле лунарные и солярные мифы включаются в разряд астральных мифов. Отношения между луной и солнцем (которые могут воплощать в различных мифологических системах и мужское, и женское начало) часто представляются либо как кровнородственные в одном (брат и сестра, иногда — близнецы, как Тефнут — богиня луны, сестра Шу — одного из воплощений солнечного начала в египетской мифологии; Тефнут и Шу соотносятся так же, как левый и правый глаз) или разных поколениях (шумерское божество солнца Уту рождено божеством луны по имени Наина или Зуэн), либо как супружеские.

Связанный с последним представлением мотив ухаживания месяца за солнцем и их свадьбы широко распространён в индоевропейской, в частности балтийской, мифологии: после свадьбы месяц покидает солнце, за что ему мстит бог-громовержец, разрубающий его пополам. Мотив брака месяца и солнца находит типологические параллели в центральноамериканских мифах.

В некоторых сибирских (кетских, селькупских) и кавказских (абхазских) Л. м. мотив брака месяца и солнца осложняется преданием, объясняющим постепенное уменьшение (умирание) месяца. В кетском варианте западносибирского Л. м. месяц, живший на небе вместе со своей женой-солнцем, пошёл на землю посмотреть, как живут люди.

Там за ним погналась Хоседэм (злое женское мифологическое существо). Месяц, торопливо возвращающийся к солнцу, только наполовину успел войти в его чум. Солнце схватило его за одну половину, Хоседэм за другую и начали тянуть его в разные стороны, пока не разорвали пополам.

Солнце пыталось потом оживить месяц, оставшийся без левой половины и тем самым без сердца, пробовало сделать ему сердце из угля, качало его в колыбели (шаманский способ воскрешения человека, которого вызывают ко второму рождению), но всё было тщетно. Тогда солнце повелело месяцу, чтобы он светил ночью оставшейся у него половиной.

В селькупском варианте Л. м. месяц разрывается солнцем, решившим взять его себе на небо в мужья, и старухой нижнего мира (Ылэнтой-котой). При этом солнцу досталась половина без души, и оно тщетно пыталось оживить месяц, вкладывая в него сердце светлых птиц.

Месяц на время оживал, а потом снова умирал. Не желая больше возиться с трупом месяца, солнце бросило его в небе.

В абхазском варианте младший из семи братьев (характерное сакральное число в Л. м., связанное с лунной неделей), выступающий в функции месяца, предсказывает опасности, грозящие всем им после рождения сестры-ведьмы, и предлагает убить её. Но братья не слушают его.

Он уезжает в далёкие края, где женится на солнце. Возвратившись через несколько лет, он обнаруживает, что его сестра-ведьма уничтожила всё живое в округе, кроме одной мыши. Ведьма съедает его коня и идёт точить свои зубы.

Тем временем мышь советует герою Л. м. бежать и рассказать о происшедшем его жене-солнцу. Но когда солнце приходит к нему на выручку, сестра-ведьма начинает его есть. Солнце-жена тянет месяц в одну сторону, ведьма-сестра — в другую.

По решению высшего божества Анцвы с каждого полнолуния ведьма начинает есть месяц, но спустя полмесяца к нему на помощь приходит прежняя жена — солнце. Этот сюжет, в основных своих чертах совпадающий в мифологии народов северо-западного Кавказа и Сибири (у енисейских народов), характеризуется наличием второго женского персонажа — ведьмы, из-за вмешательства которой месяц разрывают пополам.

В балтийской и славянской мифологиях в сходном сюжете участвует не только второй женский персонаж (заря — Денница, к которой после свадьбы месяц уходит от солнца), но и активный мужской персонаж — бог грома, разрубающий месяц пополам. Мотив чудовища (часто собаки или волка, у славян — вурдалака), которое начинает есть месяц (чем объясняются не только его уменьшение, но и лунные затмения), характерен для многих Л. м. (нивхи считали, что луну пытается съесть собака, на ней живущая, и во время лунных затмений пытались испугать эту собаку звоном железных предметов, стреляли в неё из лука или из ружей).

Соответствующий языковый оборот со значением «луна умерла, луна убита» встречается применительно к лунному затмению в большом числе языков мира (малайско-полинезийских, древнеармянском, хеттском и др.).В дуалистических мифах противопоставление луны и солнца принадлежит к числу основных: в дагомейской мифологии Маву воплощает луну (ночь, мудрость, радость), а Лиза — солнце (день, силу, труд); ср. двух демиургов Хайнэ (олицетворение месяца) и Ишоко (олицетворение солнца) у хадзапи в Танзании. В сибирских шаманских мифологиях луна связывается с ночной, тёмной, а солнце — с дневной, светлой половиной мира (что отражается и в изображениях мира на шаманских бубнах, где луна обычно помещается на тёмном фоне слева от мирового дерева).

У чукчей с луной связываются кэле — существа, приносящие зло людям. Сходный круг мифологических представлений имелся и в китайской мифологической традиции, связывавшей их с различием двух полярных сил, причём солнце осмыслялось как светлая и горячая сила ян, действующая как мужское, положительное и активное начало, а луна — как сила инь, начало женское, пассивное, тёмное, холодное.

Типологически наиболее архаичную форму противопоставления солнца и луны можно найти в австралийских дуалистических системах, где оно выражено через равнозначное им противопоставление двух зооморфных классификаторов — тотемов, соотнесённых, как и два светила, с двумя фратриями племени (например, у племён области Маккай, Квинсленд солнце — аллигатор — фратрия youngaroo; луна — кенгуру — фратрия wutaroo); в Евразии древним зооморфным символом бога луны был бык. В дальнейшем дуалистическая система может существенно разрастаться за счёт других противопоставлений, но оппозиция солнце — луна обычно остаётся одной из основных, как у пангве (Габон), где с луной соотнесено зло, нечет, вода, с солнцем — добро, чёт, огонь; ср. также соответствующие представления в индийской мифологии, отражённые в «Бхагавадгите» (VIII 24, 25).В мифологическом противопоставлении луна — солнце первый член чаще всего оказывается отрицательным, что связано с меньшей ролью божества луны по сравнению с божеством солнца в развитых мифологиях (например, в мифах Египта).

В таких мифологиях луна оказывается значительно менее ловкой и увёртливой, чем солнце (этим у абхазов объясняется появление на ней пятен). Согласно бушменскому мифу, солнце и луна — соперники. Луна убегает от солнца, которое режет её ножами — лучами.

От луны остаётся только один хребет, и она просит пощадить её. Солнце соглашается, луна уходит к себе и начинает снова расти. Затем бегство луны, преследуемой солнцем, повторяется.

Другого рода соотношение между лунарными и солярными мифами характерно для таких изолированных ареалов, как северо-западное побережье Южной Америки, где (в Пакасмайо и других прибрежных долинах) месяц почитался в качестве основного божества, управляющего стихиями, определяющего движения моря, насылающего гром и молнию. По представлениям индейцев этих областей, большая сила месяца по сравнению с солнцем сказывается уже в том, что месяц может светить и днём и ночью (причём он может затмевать солнце, а солнце его затмить не может).

Поэтому солнечные затмения праздновались как победа месяца над солнцем, тогда как лунные затмения воспринимались как печальные события, которые надо оплакивать. Считалось, что на двое суток (во время новолуния) месяц отправляется в потусторонний мир, чтобы наказывать там мёртвых преступников.

Отзвуки характерного для обитателей древнего Перу культа месяца исследователи усматривают и в цикле мифов о Пачакамаке (на языке кечуа «создатель») — сыне солнца и месяца. Отчасти сходные с южноамериканскими представления известны у батаков (на Суматре) и семангов (в Малайе), согласно которым луна хитростью заставила солнце проглотить своих детей — маленькие солнца, собиравшихся сжечь землю.В древних центральноамериканских мифах два бога должны были сгореть для того, чтобы превратиться в месяц и солнце.

Сходный мотив — полусгоревший предмет, становящийся луной, — известен в бушменском Л. м. (см. в статье Бушменов мифология). У некоторых народов Судана распространён тотемический миф о превращении в месяц барана, пойманного и запертого в доме за то, что он повадился воровать зерно сорго.

Когда старики племени увидели, что после поимки барана стало темно, они посоветовали отпустить его на волю. Освобождённый от привязи баран подпрыгнул высоко вверх и превратился в месяц.

Известны также мифы о происхождении луны (и солнца) из частей тела (чаще всего из левого и правого глаза) мифологического первосущества (китайского Пань-гу, индийского Пуруши и т. п.). Особняком стоят представления о происхождении луны в Шумере, где предполагалось, что она возникает из той же субстанции, что и воздух (скорее преднаучный, чем мифологический мотив).У большинства народов мира есть особые Л. м., объясняющие возникновение пятен на луне, чаще всего тем, что там находится особый человек («лунный человек» — «ирий хасава» у ненцев; «лунная женщина-сплетница» — «ралк умгу», идущая по воду с коромыслом и вёдрами, у нивхов; сходное представление известно у татар в Западной Сибири, рассказывающих, что женщина была много лет назад за дурное поведение отправлена богами с полными вёдрами воды на луну, откуда она с тоской смотрит на землю).Божеству луны многие народы придают особое значение, считая, что оно даёт необходимые элементы для всего живого (как «луна-мать» — «Кичеда-нямы» у нганасан).

У айнов существовал обычай во время полнолуния обращаться к божеству луны с подношениями, так как в это время оно благосклонно и весело: в другое время, когда месяц уменьшается, божество плачет и не слышит молитв.Сопоставление лунарных знаков палеолитического искусства и наиболее архаических Л. м. позволяет (пока еще в очень гипотетической форме) наметить вероятный путь развития Л. м. от представления о месяце как воплощении мужского начала в зооморфном коде (бык и др.) к значительно более поздним представлениям, согласно которым луна выступает в качестве женского персонажа, иногда второстепенного. Обращает на себя внимание постепенное уменьшение значимости Л. м. В развитых обществах при сохранении значимости луны как мифологического символа, используемого при гаданиях, в магических обрядах и т. п. (традиция, продолженная в европейском искусстве от романтизма и постромантизма, вплоть до символизма; ср. персонифицированный образ луны у А. Блока: «Выйдет месяц — небесный Пьеро, встанет красный паяц на юру»).

Литература :
Джанашиа Н. С., Статьи по этнографии Абхазии, Сухуми, 1960;
Бадер О. Н., Элементы культа светил в палеолите, в кн.: Древняя Русь и славяне, М., 1978, с. 40—46;
Природа и человек в религиозных представлениях народов Сибири и Севера, Л., 1976;
Fox Н. М., Selene, or Sex and the moon, L., 1928;
Hentze C., Mythes et symboles lunaires, Anvers, 1932;
La lune. Mythes et rites, P., 1962 (Sources orientales, 5).

Лун-ван Лун-ван («царь драконов»), в китайской мифологии хозяин водной стихии, глава драконов — лун. Согласно ранним текстам, Л.-в. — существо, выделяющееся среди прочих драконов необычайными размерами — около 1 ли (примерно 0,5 км) в длину.

Образ Л.-в. сложился в первых веках ннашей эры, по мнению ряда исследователей (французский учёный А. Масперо и др.), — под воздействием буддизма (при переводе на китайский язык буддийских сутр слово Нагараджа, «царь змей», было передано как Л.-в.). Из буддийской литературы было заимствовано и число Л.-в. (в китайском переводе сутры «Садхарма пундарика» их насчитывается восемь, по другим сочинениям, — десять).

Однако распространение получила даосская трансформация этой классификации — представление о Л.-в. четырёх морей (в соответствии с древнекитайской космогонией): Гуан-дэ («увеличивающий добродетель») — Л.-в. Восточного моря, Гуан-ли («увеличивающий богатство») — Южного, Гуан-жун («увеличивающий благосклонность») — Западного и Гуан-цзэ («увеличивающий щедрость») — также Западного.

Все они считаются братьями Ао, старший из которых Гуан-дэ. В фантастической эпопее «Путешествие на запад» (XVI в.) У Чэн-эня и других произведениях Л.-в. носят несколько иные имена: Ао Гуан, Ао Цинь, Ао Шунь и Ао Жун.

Существовало представление и о Л.-в. четырёх главных рек Китая.В народных сказках и преданиях обычно фигурирует просто Л.-в. (без имени) или Дунхай Л.-в. («царь драконов Восточного моря»). В поздних народных верованиях Л.-в. нередко рассматривается как владыка стихий, которому подчинены бог грома Лэй-гун, богиня молнии Дянь-му, бог ветра Фэн-бо и хозяин дождя Юй-ши.

В поздней народной синкретической мифологической системе Л.-в., как и другие божества, подчинён верховному владыке Юй-ди, в знак уважения Л.-в. является в его дворец (считалось, что в это время и идут сильные дожди).В поздней фольклорной традиции Л.-в. обычно представляется старцем, живущим в хрустальном подводном дворце лунгун («драконов дворец», также впервые встречается в переводах буддийских сутр). Л.-в. — хранитель несметных сокровищ, у него есть своё морское воинство: черепахи, каракатицы, креветки и другие морские обитатели, имеющие способность к оборотничеству.

Китайские художники нередко рисовали Л.-в. в виде старца с посохом, набалдашник которого украшен головой дракона — реликт зооморфной природы Л.-в. Часто упоминаются и дети Л.-в. — сын, реже дочь.

Обычный сюжет этих произведений таков: сын Л.-в. попадает в беду, его спасает юноша. Сын Л.-в. приглашает его в гости во дворец отца и объясняет, какой подарок он должен просить у Л.-в. перед возвращением на землю.

Обычно это чудесный предмет, заключающий сокровища, или тыква-горлянка, дающая еду, или даже дочь Л.-в., которая выходит замуж за героя, но, родив ему детей, по прошествии определённого количества лет возвращается обратно в подводное царство.Культ Л.-в. был чрезвычайно распространён в старом Китае. Храмы, посвящённые ему, были практически в каждом городе, каждой деревне, близ рек, озёр, переправ и колодцев.

Его заступничества просили моряки, рыбаки, земледельцы, а также водоносы, которые считали, что подземные источники в колодцах управляются Л.-в. и соединяются где-то под землёй с морем. Во время засухи статую Л.-в. выносили из храма и ставили на солнцепёке, а во время наводнения её носили, чтобы показать Л.-в. размеры бедствия и усовестить его.

Если это не помогало, то статую топили в воде. Китайские императоры присваивали Л.-в. различные титулы, а иногда понижали их в чине, издавали указы о ссылке Л.-в. за проступки в дальние края и т. п.

Литература :
Баранов И. Г., По китайским храмам Ашихэ, «Вестник Маньчжурии», Харбин, 1926, № 1—2;
Яковлев Л. М., Дракон. (Этнографический очерк), в сб.: Записки харбинского общества естествоиспытателей и этнографов, № 1, Харбин, 1946, с. 20—24;
Maspero H., The Mythology of modern China, в кн.: Asiatic Mythology, N. Y., [1963], p. 276—78.Б. Л. Рифтин.

Лун Кунг

Лун Кунг, в мифологии народа ман во Вьетнаме (группа мяо-яо) бог молнии. Миф о Л. К. связан и с мифом о всемирном потопе, а также с шаманистскими представлениями.

Л. К., сражаясь с духом Тянг Локо, был пленён и превращён в петуха, но, обманув Тянг Локо, опять превратился в духа. Тянг Локо решил запрудить реки, чтобы вода поднялась до небес и он мог бы настигнуть Л. К. Когда Тянг Локо постучался в небесные ворота, Л. К. сумел разрушить плотины, вода опять потекла в море, её уровень понизился, а Тянг Локо упал и ударился головой о гору.

Лун Лун, в китайской мифологии фантастическое существо, дракон. Образ Л. сложился в Китае в древности. Начертание иероглифа Л., представляющее собой пиктограмму, изображающую животное с длинным телом и головой, увенчанной рогами (по мнению некоторых учёных — гребнем), обнаружено уже в надписях на гадательных костях эпохи Инь (с XIV в. до н. э.).

Существуют предположения о том, что прообразом этих пиктограмм была ящерица (Лю Чэн-хуай и др.), а также о связи образа Л. с крокодилом (голландский учёный де Гроот).В надписях на гадательных костях Л. связан с названиями прототибетских племён цян, населявших западную и центральную части современной провинции Хэнань и, возможно, южную часть провинции Шаньси.Вероятно, Л. считался тотемом ряда древних племён, что является редким исключением в общемировой системе первобытных верований, в которой тотем — обычно существо реальное. Возможно, образ Л. заменил более ранние представления о тотеме — змее, ящерице или крокодиле.

Ср. связанные с тотемическими представлениями обычай татуировки в виде Л. у племён юэ на восточном побережье, легенды о поедании мяса дракона и о разведении и кормлении драконов подобно домашним животным при дворах некоторых легендарных правителей; многочисленные предания о рождении мифических первопредков и государей от связи женщины с драконом (вариант: встреча женщины с драконом, один только взгляд на него или просто видение дракона во сне, а также появление дракона в небе над домом, где должен родиться герой; рождение героя из крови дракона, см. Гуань-ди); наличие драконовой меты (лун янь) на челе древних государей (в средневековом Китае Л. — символ императора, его изображали на троне, на халате государя).Особенно велика роль Л. в древних космогонических представлениях. На одном бронзовом блюде эпохи Инь изображены два дракона; на дне — безногий, покрытый чешуйками, каждая из которых имеет рисунок спирали-молнии, а по краю — дракон с лапами, а также птица и рыба.

Некоторые исследователи (Л. П. Сычёв) считают, что во втором случае Л. олицетворяет землю (птица — небо и рыба — водную стихию). Связь Л. с землёй зафиксирована и в «Ицзине» («Книге перемен»).

Однако с развитием мифологических и космогонических представлений Л. стал мыслиться как воплощение светлой, небесной мужской силы ян и утратил связь с землёй как воплощением тёмного женского начала инь (см. Инь и ян). Реликты древнейшей связи Л. с землёй заметны в некоторых преданиях, где Л. живут под землёй, в колодцах, стерегут там клады, знают расположение так называемых земных жил, помогают герою выбраться из подземелья, а также в представлении о зимней спячке драконов и змей под землёй (в некоторых поздних легендах Л. осенью возвращается в море, лето проводит в небесах).Как символ силы ян и небесного начала Л. часто изображается крылатым существом, повелителем облаков, туч, дождя, парящим в облаках или плывущим в волнах и объятым языками пламени, — видимо, символ грозы как соития неба и земли (в древнекитайской космогонии дождь есть слияние неба и земли, столь важное для земледельческого населения).

Ср. также цветовую характеристику крови Л. — «черно-жёлтая» [сюаньхуан, сюань — «чёрный» (цвет неба) и хуан — «жёлтый» (цвет земли)].С распространением (особенно с IV в. до н. э.) учения о пяти первоэлементах и соответствующей пятеричной классификационной системы появилось представление о драконах пяти цветов: хуанлун — жёлтые, цинлун — зелёные, чилун — красные, байлун — белые и сюаньлун — чёрные. В преданиях фигурируют главным образом цинлун (символ востока) и хуанлун, связанный с землёй и центром.

Л. различались и по внешнему виду: цзяо — чешуйчатые, ин — крылатые, цю — рогатые, чи — безрогие («Бо я», «Описание изящного», III в. н. э.). Ван Чун («Лунь хэн», «Критические суждения», I в.) сообщает, что художники его времени изображали Л. с головой коня и хвостом змеи.

В некоторых древних преданиях есть упоминание о лунма («конь-дракон), живущем в воде, о превращении Л. в коней и быков.В раннесредневековых преданиях герои нередко подымаются в небо верхом на Л. В «Бэньцао ган му» («Основные сведения по фармакологии», XVI в.) Ли Ши-чжэня со ссылкой на Ван Фу (I—II вв.) о Л. говорится: «Голова, как у верблюда, рога, как у оленя, глаза, как у зайца, уши, как у коровы, шея, как у змеи, живот, как у морского зверя шэнь, чешуя, как у карпа, когти, как у ястреба, лапа, как у тигра… На спине 81 шип, полностью девятью девять, как подобает силе ян… под подбородком светящаяся жемчужина, а на голове гора Бошань» [Бошань, по-видимому, означает некий нарост в центре лба Л., именуемый также чиму (буквально «плотницкий аршин») и являющийся магическим знаком Л., благодаря которому он имеет возможность подыматься в небо]. В средневековой традиции Л. рассматривался как прародитель всех зверей и птиц, от которого пошли «пернатые, покрытые шерстью, чешуйчатые и панцирные» («Эръя и» — «Пояснения к словарю Эръя», XI—XII вв.).Л. — доброе существо, его появление рассматривается как благоприятный знак, хотя в древних мифах встречаются упоминания о борьбе со злыми Л.

В средние века существовали представления о земных драконах, в наказание за дурные дела лишённых возможности подняться на небо.Образ Л. чрезвычайно популярен в изобразительном и прикладном искусстве Китая. Он встречается в легендах и сказках, в средневековых новеллах, в поэзии.

Литература :
Тай-пин юй лань (Императорское обозрение годов Великого спокойствия), т. 4, Пекин, 1960, с. 4128—36;
Ли Янь, Лун чунбай-ды циюань (Происхождение поклонения дракону), «Сюэшу яньцзю (шэхуй кэсюэ бань)», Куньмин, 1963; № 9, с. 22—35;
Лю Чэн-хуа, Люэ тань лун-ды шицзочжэ хэ мотэр («Коротко о прообразе дракона и его модели»), «Сюэшу яньцзю (шэхуэй кэсюэ бань)», Куньмин, 1964, № 3, с. 52—60;
Ду Эрвэй, Фэн, линь, гуй, лун као ши (Толкования и разыскания, касающиеся феникса, единорога, черепахи и дракона), Тайбэй, 1971, с. 120—54;
Яковлев Л. М., Дракон (Этнографический очерк), в сб.: Записки Харбинского общества естествоиспытателей и этнографов, № 1 — Этнография, Харбин, 1946, с. 17—24;
Терентьев-Катанский А. П., Китайская легенда о драконе, в сб.: Страны и народы Востока, в. 11, М., 1971, с. 119—26;
Сычев Л. П., Сычев В. Л., Китайский костюм.

Символика. История. Трактовка в литературе и искусстве. М., 1975, с. 26—27;
Чеснов Я. В., Историческая этнография стран Индокитая, М., 1976, с. 175—200;
Visser M. de, The dragon in China and Japan, Amst., 1913;
Doré Н., Researches into Chinese superstitions, v. 5, Taipei, 1966, p. 677—694;
Münke W., Die klassische chinesische mythologie, Stuttg., 1976, S. 92—93.