Описание Достоевского от Екатерины Филатовой
Достоевский
Этико-интуитивный интроверт, INFJ, Гуманист
–> | — | ||
| | | | ||
— |
Установка сознания ведущего блока ЭИИ: условие нормальной жизни — гармония человеческих отношений, соблюдение норм этики, морали и нравственности, бережное хранение традиций ( — программная функция). Поэтому необходимо заниматься нравственным усовершенствованием, воспитывать и развивать духовность, искать в человеке истинные ценности ( — реализация программы).
Описание действия функций сильных каналов (ведущий блок)
— программная функция. Интровертная этика в первом канале определяет человека, для которого главным в жизни являются суждения о добре и зле, нравственности и безнравственности, порядочности и непорядочности. Он очень точно чувствует те нормы поведения, которые приняты в том или ином конкретном обществе или группе людей, и старается им следовать, чтобы не оскорбить нравственное чувство окружающих. Попав к незнакомым людям, он вначале затаивается, наблюдает за психологической атмосферой происходящего внутри этой
группы и только потом, впитав в себя эту атмосферу, решается стать полноправным членом коллектива. При знакомстве со слабым или несчастным у него возникает неодолимое желание помочь, поддержать, утешить (). К нему поэтому часто обращаются за помощью, и он может в течение многих часов выслушивать исповеди. Он стремится вжиться, вчувствоваться в психологические трудности собеседника, старается принять его образ ( ) и поддержать его.
ЭИИ очень раним и эмоционален, но интровертность обращает все его переживания внутрь, так что это качество не всегда заметно со стороны. Иногда кажется, что он — спокойный и даже холодный человек, но это обманчивое впечатление, поскольку самое, казалось бы, незначительное событие оставляет в его душе глубокий след и долго переживается. Как правило, он подавляет в себе гнев, раздражение, желание упрекнуть. Одно из характерных проявлений обиды ЭИИ — создание психологического барьера между собой и обидчиком. В таких случаях он становится в позицию подчеркнутой холодной вежливости, отвечает на все вопросы односложно. Для некоторых людей такой стиль поведения этого психотипа очень тягостен. Лучше бы ЭИИ накричал, как-то иначе выразил свое возмущение. Ему самому в таких случаях тоже нелегко. Однако если обидчик сам попросит прощения, проявит желание изменить ситуацию — обида быстро проходит. Высокая эмоциональность в сочетании с рациональностью часто приводят к тому, что ЭИИ надолго «зацикливается» на какой-то травмирующей его ситуации. В его сознании возникает очаг возбуждения, который затмевает все другие стороны жизни; в таких случаях ему трудно переключиться на что-то иное, он мысленно снова и снова возвращается к одному и тому же, может все время говорить об одном и том же, бывает, что этим начинает раздражать окружающих.
— функция реализации программы. Чтобы достичь гармонии в отношениях с людьми, что является для ЭИИ смыслом существования, он ищет истинные ценности в жизни. Эти ценности — в мире высокой духовности и высокой нравственности. Еще в юности он формирует в своем воображении некий нравственный идеал, которого стремится достигнуть. В основе его программы чаще всего лежит воспитание чувства долга. При малейшем отклонении своего поведения от принятого идеала он способен заняться жестоким самобичеванием. В стремлении к самосовершенствованию он может стать тираном самому себе. Эта тирания долга в крайних своих проявлениях может развить в нем презрение к себе. Он может также порицать окружающих, если их поведение не соответствует его представлению о порядочности. Такой максимализм, чаще свойственный ЭИИ в юности, может привести его к конфронтации со сверстниками, что переживается им крайне тяжело и является для него самым большим испытанием.
Поскольку те нравственные нормы, которые он считает для себя обязательными, обычно чрезвычайно высоки и выполнить их очень трудно, бывает так, что в нем постепенно вырастает непреходящее чувство вины перед всеми за свои проступки. Ему трудно отстаивать себя, свои права. Он считает, что если что-то не у далось, это — наказание за его оплошность. Такое чувство вины может сопровождать его всю жизнь.
Его мало волнуют карьера и накопление материальных ценностей как цель существования и — слабые функции), главное — найти свое предназначение, сделать так, чтобы жизнь не прошла мимо, реализовать свои способности. Ради идеи, которую он исповедует, способен «идти на плаху». В психологически экстремальных ситуациях ему не столь важно, как его оценивают другие, потому что собственный суд — самый суровый. В обычных же ситуациях ЭИИ предпочитает уйти от конфликтов, предполагая, что доброта и порядочность являются наилучшими способами решения любых недоразумений.
Описание действия функций слабых каналов
— канал наименьшего сопротивления (КНС). Все, что связано с насилием в любом виде, ЭИИ воспринимает очень болезненно. Это проявляется, в частности, в том, что он совершенно не может видеть драк, физических наказаний, а тем более убийств, даже если это — всего лишь телевизионное представление. Такие зрелища у него вызывают одно желание — немедленно это прекратить. Реакция может быть еще более резкой, если подобное происходит в жизни, особенно если насилию или наказанию подвергаются дети. ЭИИ считает, что каждый человек должен сам себя воспитывать, и та жесткость, с которой он это проделывает над собой, также неадекватна обычной, реальной жизни. В этом проявляется ранимость его слабой сенсорики. Заметим еще раз, что по слабой функции человек не просто мало себя проявляет, но его реакция не соответствует обстановке: может быть как неоправданно сильной, так и слишком слабой. Очень чувствителен ЭИИ и к начальственному тону в свой адрес, поскольку и так часто работает на износ, в силу неадекватности своей деловой логики ( ). Если при этом его еще и дополнительно заставляют что-то делать, он воспринимает это как недооценку своего усердия и может просто прекратить работу, в то время как просьба или апелляция к его чувству ответственности может долго держать его в состоянии делового напряжения. Стремление к идеалу, постоянная работа над собой, с одной стороны, и трудность эмоциональной разрядки, с другой, приводят к тому, что зачастую он устает от самого себя, и уже это может его привести (и, действительно, часто приводит) к расстройству нервной системы. В успокоении и релаксации ему очень помогает общение с природой, поэтому ЭИИ инстинктивно стремится к здоровому образу жизни. Плохо удается ЭИИ решение бытовых проблем (). Что-то качественное купить, сшить подходящую одежду, произвести уборку и стирку — все это проблемы, которые приходится решать, тратя слишком много энергии и сил. Будь его воля, он никогда бы этими вопросами не занимался, делает же только потому, что жить в беспорядке ему и самому тяжело, да и перед людьми стыдно. Его очень угнетает периодическое отсутствие денег, если таковое случается, поскольку он чувствует себя в бытовых проблемах не очень уверенно и старается, чтобы деньги были всегда, «на всякий случай». Слабость сенсорики ощущений проявляется также и в том, что ему трудно понять, понадобится ли в будущем какая-то вещь или нет, поэтому он склонен «захламляться», Хранить годами то, что другие давно бы выбросили.
— нормативная функция. Все свои действия ЭИИ стремится заранее обдумать, определив для себя конкретные приоритеты, выделить главное. Такой подход удается ему не всегда, часто эмоциональность уводит его от намеченного заранее направления, мешая сосредоточиться на чем-то одном. И все же он старается привести свою деятельность в определенную систему, организовать порядок, что требует от него огромных усилий. Нормативность структурной логики ЭИИ особенно убедительно проявляется и в законопослушности этого психотипа. Он буквально следует тем официально принятым нормам, которые признаны в обществе.
Стараясь работать как можно более добросовестно, ЭИИ не всегда способен работать эффективно, поэтому он много времени тратит непроизводительно, старается компенсировать свое неумение работой от зари до зари (). Ему трудно ограничить свой рабочий день разумными рамками: все время кажется, что что-то недоделано. Нередко он обнаруживает стремление реализовать себя в том, что у него плохо получается. Это — тоже следствие тяги к самосовершенствованию. Вследствие этого иногда бывает и так, что он посвящает себя делу, которое противоречит его натуре; чувство долга держит его в тисках необходимости.
ЭИИ но работе и дома .
Если ЭИИ оказывается руководителем, то ноша ответственности не только за себя, но также и за сотрудников и порученное дело оказываются для него очень тяжелым испытанием. Он глубоко переживает любой промах, стараясь изо всех сил выполнить порученное дело наилучшим образом. Руководящая работа, — пожалуй, единственная сфера деятельности, в которой он способен пойти на конфликт или с подчиненными, если они недобросовестны, или с начальством, если считает, что интересы его коллектива несправедливо ущемляются. Как в том, так и в другом случаях на первое место для него выходит не собственный интерес, а чувство ответственности за дело.
В отношениях с подчиненными он предпочитает прямоту и честность: скорее откажет, чем пообещает невыполнимое. Для него идеальная ситуация — когда подчиненные одновременно являются также и его единомышленниками, с которыми он делает вместе общее дело. ЭИИ оценивает людей не по тому, какой пост они занимают, а в какой мере они удовлетворяют его нравственным критериям. Поскольку теплота отношений, доверие, атмосфера любви и взаимопонимания — главное в программе ЭИИ, очень большую часть его жизни занимает семья, где, в идеале, могла бы реализоваться эта программа. Но, к сожалению, отношения гораздо чаще оказываются далекими от идеала, и это обстоятельство является одним из самых травмирующих для ЭИИ, очень ранимого, с одной стороны, но сдержанного внешне — с другой.
На измену он не способен не потому, что партнер может об этом узнать или догадаться, а потому, что это противоречит его нравственным принципам. Даже если отношения не самые лучшие — все равно ЭИИ старается поддержать атмосферу доброжелательства и теплоты; бывает, что приносит в жертву себя ради спокойствия детей.
Этико-интуитивный интроверт рассказывает о себе, и другие — о нем
Когда мне было 6 лет, наша семья жила в Ташкенте, а по вечерам там очень быстро темнело. Когда меня звали домой с улицы, я должен был подняться по темной страшной лестнице в нашу квартиру на третьем этаже. Я, конечно, очень боялся идти один. Мне хотелось опрометью взбежать наверх, чтобы поскорее преодолеть этот ужасный путь, где во всех углах мне виделись разные чудища. Но я знал, что бояться — стыдно, особенно мальчикам. Я замедлял шаг, чтобы идти как можно медленнее, как будто я никого не боюсь, а сердце при этом бешено колотилось… Но уже на последних ступеньках перед своей дверью я не выдерживал и пулей взлетал наверх.
В этом воспоминании — достаточно характерное для ЭИИ стремление, с одной стороны, заставить себя делать то, что плохо получается — КНС), с другой — стремление самосовершенствоваться ().
С раннего детства я был послушным и — «домашними мальчиком. Я боялся нарушить какое-нибудь правило. Однажды в детском саду воспитатели повели нашу группу на прогулку, но расставили детей не как обычно — мальчик с девочкой, а как попало. Меня поставили с очень шебутным мальчишкой, к которому я не испытывал никакого доверия, но промолчал. Когда строй детсадовцев спускался по лестнице, мой напарник с криком «побежали!» рванулся из строя. У меня не было никакой охоты бежать за ним и вызывать гнев воспитательницы, но ведь мы с ним держались за руки!… В результате, я покатился лбом по лестнице. Спустя полчаса, лежа в медпункте, я волновался не за себя, а за маму, потому что, как мне казалось, я теперь могу умереть от ран.
Законопослушность — очень характерное свойство ЭИИ, и не только в детском возрасте.
В детстве я боялся многих вещей: коров и собак, темноты и перелезания через забор (за забором — запретная территория), высоты и просить прощения (раз провинился, значит, должен получить сполна наказание, и нет мне прощения, если я его не достоин). Еще я очень боялся кого-нибудь обидеть, спровоцировать ссору. Я жалел вредных персонажей в сказках, которым приходилось расплачиваться за причиненное ими зло, жалел своего брата, которого наказывали за то, что он меня обижал, курицу, которую варили на обед. С годами я стал проще к этому относиться, но даже сейчас не могу переносить жестокости сверстников. А когда сажусь в автобус, меня так и тянет рассчитаться с кондуктором, хотя в кармане у меня всегда лежит месячный проездной билет: я все равно чувствую себя виноватым.
Чувство вины часто преследует представителей психотипа ЭИИ, хотя, казалось бы, для этого нет никакого повода. В последней фразе этого рассказа юноша испытывает неловкость, поскольку не оправдывает ожиданий кондуктора.
Однажды, на экзаменах, мама стояла у полуоткрытой двери в аудиторию и слышала, как девушка отвечала на вопросы по билету. Когда настала очередь мамы взять билет, он оказался тем же, что и у той девушки. Ни слова не говоря мама положила этот билет, который очень хорошо знала, и взяла другой. В результате она получила тройку, зато совесть ее осталась чиста.
Это были годы войны и сталинских репрессий. Я ходила тогда в детский сад. Однажды дети между собой стали рассуждать про любимого Сталина. Все его очень хвалили, а я вспомнила, что моя мама один раз говорила, что дедушка Ленин — еще лучше, чем Сталин. И я об этом сказала. Сейчас очень трудно представить себе ту обстановку, в которой все мы тогда жили: тут же нашлось несколько мальчишек, которые стали фантазировать, как будто я ругала Сталина. У них немедленно возникла идея рассказать о моем поведении папе одного из детей, который был военным, и я до сих пор дословно помню то, что они говорили: «Он ее поведет по Красной площади с завязанными руками, а потом расстреляет!» С ужасом я ждала вечера и прихода этого «военного папы», надеясь, что, Может быть, они про меня забудут. Но не тут-то было. Как только появился этот папа в военной форме, его тут же обступили эти доносчики, и я, дрожа от страха, услышала, будто мне принадлежат слова, что Сталин плохой и его надо убить и повесить! «Заберите ее и расстреляйте!»
К счастью, этот папа оказался нормальным человеком, я хороню запомнила, как печально он посмотрел на меня и тихо сказал: «Девочка, никогда не надо так говорить», — видимо, он решил, что в моей семье есть репрессированные. И на этом весь мой ужас кончился. Потом, когда я вспоминала этот эпизод, я не раз задавала себе вопрос:
почему же я не сопротивлялась явной лжи, почему мне даже в голову не пришло сказать, что ничего подобного я не говорила, почему я так легко оказалась в роли жертвы? К сожалению, эта тенденция была характерна для меня и в более поздние годы: и в школе, и в дальнейшей, уже взрослой жизни. И утешением для меня в таких случаях были мысли, навеянные чтением романов Достоевского о том, что главное — это хранить чистоту сердцам помыслов, несмотря на все унижения и оскорбления.
Для ЭИИ очень важным является собственное мнение о себе, нравственных свойствах своего характера. Не понимая, как доказать другим свою невиновность, он тем не менее сверяет свои поступки с теми критериями, которые установил себе сам.
В 1952 году в СССР прогремело «дело врачей», в котором кремлевские врачи еврейской национальности обвинялись в том, что они якобы хотели отравить великого вождя товарища Сталина. В классе, где я училась, была девочка-еврейка по имени Лида, которой тут же весь класс объявил бойкот: с нею все перестали разговаривать как с «врагом народа». Я оказалась единственной, кто восстал против такой несправедливости, хотя никаких особенно дружеских отношений у нас с Лидой не было, но и неприязни не было также. Своим одноклассникам я говорила: «Ну да, врачи виноваты, а Лида тут при чем?»— и демонстративно разгуливала под руку с Лидой на всех школьных переменах. Тут уж все сразу забыли про Лиду и со всей яростью толпы, которая травит «белую ворону», набросились на меня: «Как, ты против коллектива? Против всех?!» Началась настоящая травля… Продолжалась она три дня. Я не сдавалась и демонстративно продолжала ходить только с Лидой. Меня шпыняли, толкали, унижали, никто со мной не разговаривал. На четвертый день я отказалась идти в школу, чем сильно удивила моих родителей — учиться я любила, была одной из лучших учениц класса. Пришлось объяснить родителям, что произошло. Они вмешались в конфликт, привлекли к этому учителей, и все страсти улеглись. На всю остальную жизнь я запомнила это свое истовое сопротивление толпе, которая скандирует:
«Кто не с нами, тот против нас!» Несмотря на мою победу, это было для меня ужасным переживанием.
Человек всегда совершенно уверен в своей правоте, если вопрос касается его сильных функций. В приведенном рассказе школьница-ЭИИ твердо уверена в том, что было бы безнравственным осуждать одноклассницу за чужие грехи (). Поэтому считает для себя аморальным участвовать в несправедливом деле, твердо отстаивает свои позиции, хотя это дается ей явно нелегко.
Одно лишь омрачает нашу дружбу — обнаружилось, что он влюблен в меня, теперь его любовь висит надо мной, как тень. Он такой хороший и ранимый, а я своим равнодушием делаю ему больно. Меня мучает совесть, хотя взаимности он и не требует, ему достаточно мечтать о любви (тип ИЭИ). Меня мучает эта несправедливость. Даже иногда подмывает выйти замуж за него, лишь бы не делать ему больно и не чувствовать своей вины…
К сожалению, не так уж редко можно встретить ЭИИ, вступившего в брак не по собственной любви, а потому, что его (ее) жалко. Редко подобный брак оказывается счастливым, в том числе и для того, кто был так влюблен вначале. Может быть, лучше было бы сразу проявить достаточную твердость, чтобы не калечить жизнь ни себе, ни другому?
Я знаю из Библии о том, что Бог запрещает воевать и даже брать в руки оружие. Поэтому, когда нужно было сдавать зачет на уроке физкультуры по стрельбе, у меня возникла проблема. Я знала о жесткой строгости нашего преподавателя, боялась его окрика и осложнения отношений. Но моя совесть была мне дороже; мук совести я боялась больше, чем конфликта: Поэтому я подошла к нему и сказала, что мои убеждения, моя совесть, Бог — запрещают мне брать в руки оружие и учиться стрелять. Он набросился на меня с руганью, пригрозил, что мой отказ повлияет на общую оценку по физкультуре, что он, наконец, готов взять полностью на себя мою совесть,.. Я не могла с ним согласиться: ведь это же невозможно! Перед Богом каждый отвечает сам и должен хранить свою совесть чистой. Наш разговор кончился тем, что я заплакала, но ему все-таки не уступила. Я готова была пробежать, проплыть хоть 10 километров, прыгать и приседать, только бы он не кричал и не, пытался бы заставить меня делать то, на что я не имею права. Когда он меня, наконец, отпустил, я очень долго не могла прийти в себя, все плакала, но зато знала, что своим убеждениям ни за что не изменю.
Каждый раз, когда мы начинаем новую партию в шахматы, я всякий раз ловлю себя на мысли, что, взявшись за фигуру, я должен продумать ситуацию на много ходов вперед, но больше чем на два хода мне комбинацию еще никогда провести не удавалось. Вообще присутствие большого числа фигур на доске для меня всегда губительно, я предпочитаю сосредоточить внимание на главных фигурах. Я поэтому стараюсь «очистить» шахматную доску от нагромождения фигур — так мне легче следить за игрой и влиять на ситуацию.
В этом отрывке явно прослеживается слабость нормативной функции ЭИИ (), которая затрудняет для него необходимость держать в голове одновременно большое количество логических комбинаций, поэтому он и старается «очистить» поле деятельности.
С детства я помню свое любопытство буквально ко всему, что меня окружало. Мне очень хотелось все знать. Помимо обычной школы я ходила в музыкальную, в кружки бальных танцев и биологии, играла в шахматы, один год посещала лыжную секцию и на каждую зиму покупала абонемент в Филармонию. Еще обязательно мне хотелось научиться чувствовать и понимать живопись: в первых классах я собирала открытки с репродукциями картин, а позже при любой возможности отправлялась в Эрмитаж (билеты в те годы были дешевые, а университет, где я тогда училась, — рядом). Мне все это удавалось успевать делать, поскольку я железно выполняла режим дня: составляла его и вешала листочек на стенку. Если в чем-то нарушала свой режим — занималась жесточайшим самобичеванием. В школьные годы я придумала себе лозунг: «Надо делать не то, что хочется, а то, что нужно!», и неукоснительно этому лозунгу следовала. Почему-то во мне жило убеждение, что жизнь — это сплошное преодоление, она в принципе не может быть легкой.
Обратите внимание на усиленность второй функции ( ) в этом примере. Можно было бы предположить, что этот отрывок принадлежит ИЭЭ (Гексли), однако «железное выполнение режима дня» совершенно однозначно свидетельствует о рациональности автора отрывка. Кроме того, стремление себя заставить и пересилить — несомненное действие волевой сенсорики в ранимом канале (КНС) Достоевского.
В. иногда рассказывал нам о своем детстве, о том, что он был очень пуглив и не мог оставаться дома один, особенно ночью… Это было заметно и теперь. Однажды мы отмечали какой-то праздник, немного выпили. Потом мы. с И. пошли за сигаретами, а В. остался дома один. Когда мы вернулись, он сидел в шкафчике и очень обрадовался нашему приходу: сказал, что спрятался там, потому что ему стало очень страшно. С тех пор мы с И. старались не оставлять его одного, и все-таки это повторилось еще два раза: его реакция была однозначна — он боялся оставаться один, особенно если был хоть немного нетрезв. В трезвом состоянии он никогда не показывал нам своих эмоций, хотя мог рассказать о них. Но иногда эти эмоции все же выходили на поверхность. Это было, если В. видел насилие. Он вообще был очень впечатлителен, но это не было заметно для посторонних. Когда же мы вышли после просмотра фильма «Механический апельсин», на В. было тяжело смотреть, он был бледен, как полотно, на лбу выступили крупные капли пота, глаза смотрели в никуда. Не меньше недели у него была сильная депрессия. Но, несмотря на такое неприятие насилия, он мог участвовать в драке, если в опасности был его друг, — друга он не мог бросить в беде. Один раз у меня завязалась драка в дискотеке с тремя так называемыми «гопниками». В. был довольно далеко от места происшествия, однако он это заметил и поспешил мне на выручку, дрался он стойко. Но когда все закончилось и мы вернулись домой, он выглядел сильно удрученным: долго отмывал руки, долго сокрушался, как я мог ввязаться в драку… У В. было достаточно трудностей с учебой. Во-первых, для того, чтобы. он мог заниматься в нашей комнате, ему надо было ощущать психологический настрой на учебу, и когда он был, В. учился продуктивно. В. был гораздо компетентнее нас во многих предметах, и тогда, когда он был уверен, что хорошо понимает материал, он объяснял нам, что и как. Уровень его знаний был, в общем, выше нашего, но оценки на контрольных и на экзаменах он обычно получал ниже, так как очень боялся проверок. И при знаниях на «хорошо» и на «отлично» он пересдавал в среднем по два экзамена за сессию…
Было заметно, что он занимается чуть ли не постоянным самобичеванием. Он злился на себя даже тогда, когда на кого-то обижался, хотя для того, чтобы его обидеть, надо было очень постараться, но и мириться с ним после этого было нелегко. Я помню, как однажды сильно задел его своим легкомыслием, так он три дня не обращался ко мне ни с одной просьбой. Но если обида забыта, то она забыта раз и навсегда.
Единственное, чего он, по-видимому, не мог забыть, так это обиду на себя. У него был явный комплекс неполноценности. Ужасно скованно он держал себя с девушками. Как он сам говорил, его пугала жестокость нашего времени, он уставал от работы над собой, устал от жизни, устал от того, что некоторые ребята стали к нему неважно относиться из-за его замкнутости. И вот, как потом выяснилось, он еще в ноябре решил покончить с собой. Но все еще чего-то ждал, какого-то чуда под Новый год, а первого января как бы в шутку сказал: «Я подписал себе приговор». Это оказалось не шуткой. Правда, он все не мог решиться, и последним толчком оказалась двойка, на экзамене. Он знал этот предмет намного лучше меня, по сути дела, он весь мне его объяснил, когда мы. с ним готовились… Но я получил «четыре», а он — «два». И он сказал, что уверился в том, что не способен учиться в университете, а уж интеллигент-то из него точно не получится. «И вообще, — сказал он, — я еду домой». Вечером он сообщил, что купил билет на тот день, когда у нас будет следующий экзамен. В последующие дни, пока мы готовились к экзамену, он большей частью лежал и глядел в потолок либо ходил по магазинам и покупал там всяческие студенческие деликатесы, — что называется, кормил нас. Очень мало говорил, еще меньше, чем обычно, и очень хорошо скрывал свое настроение. За день до экзамена В. купил бутылку хорошего вина, и мы выпили за то, чтобы он поскорее возвращался, хотя он говорил, что будет трудно с деньгами и он, наверное, не сможет нас навещать. Мы. были очень огорчены и на экзамен пошли с тяжелым сердцем. В. сказал, что, когда мы вернемся с экзамена, он уже уедет. Он все хорошо рассчитал и все предусмотрел, и если бы не цепь случайностей, его план вполне бы удался… Я появился дома часов на шесть раньше, чем он предполагал. Он уже истекал кровью, перерезав себе вены. Оставил письмо, в котором извинялся перед нами; писал, что очень устал от собственной неполноценности и от мира. Просил простить его.
Его удалось спасти. После курса лечения за ним приехала мать, они пожили у нас, причем все старались обходить эту скользкую тему. Мы выхлопотали ему академотпуск и ждем его возвращения в сентябре. Очень ждем. Мы. звоним ему, он пишет нам письма, где часто извиняется, отправляет нам посылки. Один раз, когда мы случайно упомянули в письме о финансовых проблемах, он выслал нам перевод и написал, что обидится, если мы отошлем его обратно. В больнице ему очень помогли, но сейчас его гложет чувство вины перед нами и перед родителями. Но все же он очень хочет вернуться сюда и больше не повторять ошибок.
Этот драматический рассказ во всей полноте иллюстрирует те трудности, с которыми часто живет представитель психотипа ЭИИ, особенно, если, как в этом случае, он принадлежит к сильно интровертированному этическому подтипу.
Я сильно обидела его, а теперь… Лучше бы он накричал на меня, выгнал! Но он ходит, как автомат, подчеркнуто вежливо здоровается и делает вид, что мы почти незнакомы… Я знаю девушку, которую он любит. Он долго мучился, изводил себя, не зная, сможет ли надеяться на ответное чувство. Наконец написал ей письмо с признанием. Оно осталось без ответа. Сейчас он не упоминает имени этой девушки, не желает ничего о ней слышать, но я уверена, что его чувства не изменились…
Я обычно испытываю неловкость в общении с новыми людьми, никогда не перехожу на «ты» первым. Любая фамильярность с незнакомым человеком для меня неприемлема. Я сам люблю планировать и с легкостью принимаю чужой порядок. К примеру, дисциплину военной кафедры мне легко выполнять, в то время как для соседа по парте это просто невыносимо (сосед — СЭИ). Сказав бестактность, я долго не могу об этом забыть. Скажем, в девятом классе на школьной конференции по химии одна из докладчиц постоянно неверно выговаривала термин "галоген". Тогда я — как мне показалось, весьма язвительно, — попросил уточнить, что она понимает под понятием «гоголен». С тех пор прошло более пяти лет, другой бы об этом забыл, а я стараюсь с тех пор семь раз подумать и лишь затем задать вопрос, который может задеть собеседника. ..
Однажды мне дали прослушать пластинку. Когда пришло время ее возвращать, я заметил, что угол конверта слегка замят, но я не мог вспомнить, был ли конверт таков, когда я брал его. Тогда мне пришлось покупать точно такой же диск, чтобы возвратить новый конверт, хотя хозяин даже не взглянул на него, так что все равно дефект оказался бы незамеченным. Но в любом случае совесть моя осталась чиста, и это для меня оказалось куда важнее картона…
В те годы студентов каждое лето в обязательном порядке отправляли на сельхозработы, денег не платили, а только кормили. Заинтересованности в такой работе, конечно, не было. Тем летом наш курс отправили работать на целину, а мне, поскольку я много болела, заменили эту поездку мелиорацией в Ленинградской области, поближе к дому. Так случилось, что я поехала работать с другим факультетом и незнакомыми мне ребятами. Когда потребовалось выбрать бригадира, эти парни (а их было большинство в бригаде), весело гогоча, указали на меня — я была среди всех самой невзрачной на вид. Утром первого рабочего дня председатель колхоза выдал нам топоры, показал, где мы должны рубить, и ушел. И тут возник «бунт»: Подавляющая часть бригады заявила, что работа не волк, в лес не убежит, и предложила идти купаться на озеро: лето выдалось жаркое, с раннего утра столбик термометра уже поднимался выше 20 градусов. Было ясно, что уговаривать их совершенно бессмысленно, и я просто сказала, что никуда не пойду, потому что это нечестно, и буду работать. Втайне я надеялась, что они последуют моему примеру, но этого не произошло. Со мной остались еще две девушки и один парень, а остальная компания дружно ушла купаться. Конечно, все это выглядело нелепо. Вдвоем с этим парнем мы стали рубить толстенные, диаметром до 10 см, стволы ивняка, а двое других перетаскивали эти огромные ветки в кучи — их потом сжигали. Когда время уже перевалило за полдень, вся эта компания вернулась. Видя наши труды, они еще немного побазарили, хотя и не с таким энтузиазмом, как утром, и удалились отдыхать в тенечке. Вечером, после подведения итогов, конечно же, выяснилось, что — «моя» бригада — на последнем месте из пяти. Всю ночь я не могла заснуть — не знаю, от чего больше: от чувства ли обиды и несправедливости, или от ломоты во всех мышцах. Я не понимала, что же мне теперь делать. Но на следующее утро мои подопечные быстренько собрались, взяли в руки топоры, и к вечеру наша бригада, с большим отрывом от остальных, заняла первое место. И так продолжалось до самого нашего отъезда.
Эмоциональный ЭИИ очень тяжело переносит напряженные ситуации, особенно конфронтацию с членами своего коллектива. Однако чувство долга и ответственности за порученное дело заставляют его идти на этот шаг.
Свой психотип — самый, на мой взгляд, несчастный из всех 16 — я начала ощущать, когда мне было лет 12 —13. На эти годы пришелся пик моего отвращения к себе. Несмотря на то, что природа не обделила меня ни способностями к учебе, ни привлекательной внешностью и я не страдала никакими хроническими заболеваниями или увечьями, я твердо была уверена в том, что хуже всех остальных. И как ни внушала мне обратное моя мама, ее слова до моего сознания не доходили.
Депрессии, вызванные разными причинами, накатывали на меня одна за другой. Моим бесконечным самобичеваниям, попыткам переделать свой противный, как мне казалось, характер не было предела. Дома я ходила, как привидение, никого не видела и ничего не слышала. Мама, чтобы попросить меня что-то сделать по дому, брала меня за плечи, немножечко трясла и, глядя в упор в глаза, несколько раз повторяла поручение. Я так завидовала всем моим подружкам, одноклассникам и всем-всем, что сочла бы за великое счастье перевоплотиться в кого-нибудь из них, потому что они оживут нормально», как считала я. В то же время, как мне кажется, я — человек в высшей степени рациональный. Помню, будучи еще в 1-м классе, я не могла успокоиться и заснуть, если у меня не был четко распланирован весь завтрашний день, все до мелочей, по часам и минутам! Танцевальный кружок, музыкальная школа, домашние занятия. И такая потребность планировать у меня сохранилась до сих пор — я просто не могу не планировать. Постоянное закабаление себя всевозможными делами, непомерная требовательность к себе, спрос с себя только по большому счету — все это привело к тому, что я вынуждена была уйти в академотпуск, проучившись в университете всего один семестр. Я до того себя загнала, что потеряла сон и всякую способность учиться вообще, моя голова превратилась в раскаленный шар, ничего не воспринимающий. Бывало, что мои учебные "извращения" — только так я это могу назвать — доходили до того, что я могла просидеть над книжками от 6 вечера и до 6 утра, не поспав перед этим нисколько! Неудивительно, что в конце концов, чтобы понять написанное в учебнике, мне приходилось делать нечеловеческие усилия… Но иначе я не могла жить: чувствовала себя виноватой и недостойной высокой чести учиться в вузе.
Прошло полтора года. Я вернулась в университет. Здоровье свое я поправила и надеюсь, больше себя до такого состояния не доведу. Хотелось бы еще раз выразить свое восхищение и благодарность соционике, которая мне в жизни очень и очень помогла. Нигде и никогда больше мне не рассказывали с такой невероятной точностью обо мне самой.
Хочется надеяться, что и представителям других психотипов соционика также оказалась полезной.